Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ. 1830. Картина, посвящённая Июльской революции 1830 года
Многие левые в России с оптимизмом вспоминают, что и в Англии, и во Франции Реставрации закончились новыми революциями, хоть и не великими, а, так сказать, малыми, которые отстранили от власти потерявших берега ретроградов. И ждут того же у нас. В Англии это событие называлось Славной революцией, во Франции — «Тремя славными днями», или Июльской революцией 1830 года. Сегодня, 29 июля, как раз годовщина третьего и завершающего из «Трёх славных дней».
Что тут полезно помнить?
1. Не будем забывать, что Славной революции в Англии, как и Трём славным дням во Франции предшествовал период «полной реставрации», то есть натиска слетевших с катушек ретроградов и мракобесов. Как это выглядит в наше время? Мы это можем наблюдать на примере Украины после евромайдана: с полной декоммунизацией, отменой почти всех социальных завоеваний революции, погромом её экономических и научно-технических достижений... Грозит ли такое России? Ещё как грозит. И прийти это может не только через какие-нибудь «ордонансы» сверху (как это было во Франции), но и через «протесты» якобы «снизу», типа евромайдана, но только не левые, а правые и ультраправые. Скажем, под флагами ЛДПР, монархистов и мракобесов-клерикалов. Либералы и даже леволибералы к таким «протестам», вероятно, с восторгом присоединятся.
Чтение ордонансов в газете Moniteur в саду Пале-Рояль 26 июля 1830 года. Литография Ипполита Белланже. 1831 год. Канун революции, поводом для которой стали ордонансы короля Карла Х, возмутившие буржуазию, поскольку урезали её права
Чтение прокламации депутатами в парижской ратуше. Картина Франсуа Жерара. 1836 год
Взятие парижской ратуши. Картина Жозефа Бома. 1831. Изображает события 28 июля, второго «славного дня» революции
Взятие Лувра 29 июля 1830 года. Убийство швейцарской гвардии. Картина Жана Луи Безара. Около 1830. Картина изображает третий и последний «славный день» революции, когда толпа студентов, рабочих и буржуа захватила и подожгла казармы швейцарских наёмников — самой искусной в бою и потому особенно ненавистной революционерам части государственных войск. В этот день командующий парижским гарнизоном герцог Ангулемский доложил королю, что «Париж окончательно потерян» и король принял решение сдаться
2. Почему вообще Реставрация, а за ней — Славная революция, являются естественными этапами развития общества после революции? Причина этого крайне проста. Восстановленный правящий класс чувствует шаткость своего положения и зыбкость своих прав на собственность, ни на чём, по большому счёту, не основанных, кроме факта устранения предыдущего класса собственников в ходе революции и последующего захвата собственности явочным порядком.
Он хочет закрепить свои права на собственность как «вечные и неизменные», и вот именно поэтому обращается к сгнившим знамёнам и истлевшим хоругвям давно минувшей эпохи. Вот поэтому новый правящий класс с упорством неисправимого бомжа тянет с исторической помойки заплесневевшие, сгнившие и откровенно дискредитировавшие себя «ценности», вроде феодальных гербов и титулований, тени казнённого последнего монарха и пр. и пр. Перебить это его желание можно только одним способом — удовлетворив его, насытив новых собственников ощущением их легитимности «по самое не могу». Чтобы они нажрались своим аристократизмом и «вековой законностью» от пуза. Отсюда и рождаются все эти попахивающие лёгким (или не лёгким) безумием прожекты вроде приглашения на трон британского принца Майкла, или «нашего» юного велкнязя с патриотически звучащей фамилией Гогенцоллерн.
На баррикаде
Легитимность, легитимность, легитимность своих «прав» любой ценой, во что бы то ни стало, вот чего хочет, жаждет, о чём страстно мечтает правящий класс. Даже если этой ценой будет распад государства на отдельные части, перевод на иностранное управление и войны между ними — неважно! Как говорил булгаковский профессор Преображенский: «Как угодно, что угодно, когда угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая! Настоящая!! Броня!!!». Не понимают несчастные люди, хоть ты им кол на голове теши, что таких бумажек в истории никто не даёт и их вообще не бывает. Талейран в своё время гениально сформулировал этот главенствующий закон Реставрации — «принцип легитимизма». А ведь этот самый Талейран весьма посодействовал в 1789-1792 годах падению легитимной монархии, какое-то время служил Республике, а потом был министром отнюдь не при «легитимном» монархе... (Кстати, Талейран успел поддержать и «Три славных дня» и благословить нового монарха, Луи-Филиппа, принять венец из рук революции...)
Так может ли руководство класса, то есть руководство государства, отказать в удовлетворении этого непреодолимого классового желания? Нет, не может. Пока класс не насытится им до отвала, отказывать ему не только затруднительно, но и небезопасно. Отступив даже на самый малый шаг от «интеграции в цивилизованный мир», можно спровоцировать переворот. Именно это сделал Янукович, который всего лишь слегка затормозил интеграцию Украины «в Европу» на крайне невыгодных, прямо чудовищных для неё условиях, — последствия, как мы знаем, не замедлили наступить...
Поэтому Реставрация будет двигаться вперёд, по «правилу велосипеда» Че Гевары, пока не упрётся в стенку, не остановится, и тогда не упадёт. Но вот когда российская буржуазия вдруг поймёт, что дальнейшее расшибание лбов перед тенью царя-батюшки вовсе не укрепляет её имущественных прав перед лицом «цивилизованного мира», а скорее, наоборот, ставит их под сомнение, её отношение к Реставрации и её вождям изменится, как по мановению руки. Вместо благоговения и трепета перед царёмбатюшкой а ля г-жа Поклонская мгновенно распространится, наоборот, насмешливое отношение к нему, граничащее с прямым издевательством. Тень покойного царя и бывшей династии станут макать в выгребную яму истории с той же страстью и усердием, с тем же рвением и пылом, с каким их сейчас обожествляют. Мавзолей, если только ультра-реставраторы не успеют его снести, стремительно «разгримируют». О Ленине, как и о Сталине, да и о других советских вождях, станут говорить исключительно уважительно, с пиететом. Самое забавное, что будут это делать те же самые буржуазные деятели, которые сейчас не знают, как покрепче приложить вождя мирового пролетариата и его соратников. И делать они это станут, как это ни парадоксально и ни досадно, ради защиты тех самых имущественных прав, которые они ныне трепетно тщатся оберечь мироточащим бюстом государя-императора и прочей монархической мишурой...
3. Многие современники восприняли Июльскую революцию 1830 года с энтузиазмом. Генрих Гейне назвал газеты с известием о ней «солнечными лучами, навёрнутыми в бумагу». Имущественный ценз для избирателей немного снизился, и число их увеличилось... со 100 тысяч до 240 тысяч (а жило, заметим, во Франции в те времена более 25 миллионов человек). Александр Сергеевич Пушкин считал, что бывшие министры свергнутого короля Карла X должны быть казнены, как государственные преступники. Он даже поспорил с князем Вяземским на бутылку шампанского, что глава кабинета, Полиньяк, будет казнён, но проиграл...
Вообще же, чтобы не было никаких розовых иллюзий насчёт возможной будущей Славной революции, приведу беспощадно честный отзыв Виссариона Белинского (1811—1848) на «Три славных дня» 1830 года, современником которых он был.
«Королевскими повелениями в 1830 году была изменена французская хартия; рабочий класс в Париже был искусно приведен в волнение партиею среднего сословия (bourgeoisie). Между народом и королевскими войсками завязалась борьба. В слепом и безумном самоотвержении народ не щадил себя, сражаясь за нарушение прав, которые нисколько не делали его счастливее и, следовательно, так же мало касались его, как и вопрос о здоровье китайского богдыхана. Сражаясь отдельными массами из-за баррикад, без общего плана, без знамени, без предводителей, едва зная против кого и совсем не зная за кого и за что, народ тщетно посылал к представителям нации, недавно заседавшим в абонированной камере: этим представителям было не до того; они чуть не прятались по погребам, бледные, трепещущие. Когда дело было кончено ревностию слепого народа, представители повыползли из своих нор и по трупам ловко дошли до власти, оттёрли от неё всех честных людей и, загребя жар чужими руками, преблагополучно стали греться около него, рассуждая о нравственности. А народ, который в безумной ревности лил свою кровь за слово, за пустой звук, которого значения сам не понимал, что же выиграл себе этот народ? — Увы! тотчас же после июльских происшествий этот бедный народ с ужасом увидел, что его положение не только не улучшилось, но значительно ухудшилось против прежнего. А между тем, вся эта историческая комедия была разыграна во имя народа и для блага народа!»
Эх, хорошо сказано...
Карл Х. Последний король Франции из династии Бурбонов. 28 июля, во «второй славный день» революции, король не проявил ни малейших признаков беспокойства, продолжая развлекаться в своей загородной резиденции в Сен-Клу, как ни в чём не бывало. Он верил в то, что любые протесты могут быть подавлены силой. Во время партии в карточный вист с балкона дворца в Сен-Клу стало видно зарево пожаров, охвативших Париж, и донёсся звон набатного колокола собора Парижской Богоматери. Услышав этот набат, многоопытный старик Талейран сказал своему секретарю: «Послушайте, бьют в набат. Мы побеждаем!» — «Мы?!.. Но кто же именно побеждает, князь?» — «Тише, ни слова больше: я вам завтра это скажу». По другим данным, он сказал: «Ещё несколько минут, и Карл Х больше не будет королём Франции».
Новый "революционный" король Луи-Филипп, который в молодости состоял в Якобинском клубе и сражался в рядах революционной армии в битве при Вальми (1792). Нетрудно заметить разницу даже в манере одеваться и держаться по сравнению с предшественником
Journal information