Владимир Мусаэльян о Л.И. Брежневе: "Работать с ним было легко. И трудно, и легко".
Не стало Владимира Мусаэльяна (1939—2020), личного фотографа Л.И. Брежнева и ещё трёх Генсеков, и — доброго знакомого автора этих строк. (Меня он в одном интервью назвал другом, а представил при какой-то встрече шутливо так: "Это Саша Майсурян, — Майсурян, почти что Мусаэльян". "Наши Звёзды сошлись, чему я очень рад", — написал он как-то на подаренном мне фотоальбоме).
Познакомились мы в марте 2004 года, когда я работал над книгой о Л.И. Брежневе и подбирал к ней иллюстрации, а последний раз разговаривали с Владимиром Гургеновичем по телефону 23 февраля уже этого, 2020 года, он позвонил, чтобы поздравить с праздником. Меня порадовал его бодрый, даже весёлый голос. Не думал в тот момент, что слышу его в последний раз...
Вообще, при мысли о приближённых глав государств нередко представляются склонённые в полупоклоне спины и неискренние льстивые улыбки на лицах. Но Владимир Гургенович был полным антиподом такого образа. Он был человек прямой, резкий, даже в чём-то грубоватый, хотя со мной бывал неизменно вежлив, радушен и любезен. Но, например, о своём общении с историком Роем Медведевым он сам рассказал мне так:
— Мне позвонил Рой Медведев. Фотографии хотел взять. Я ему говорю: как же вы могли написать, что Брежнев на пеньках с охраной водку пил? Ему что, выпить было негде? Он говорит: мне кто-то в ЦК сказал. Я говорю: так надо же проверять. Живы ещё люди, которые работали с ним, вы могли встретиться, поговорить с ними. В общем, говорю, историк вы говенный, и ни одной фотографии я вам не дам. :)
В этом его кабинете в здании ИТАР-ТАСС мы с В. Мусаэльяном в первый раз и беседовали
Мусаэльян фотографировал четырёх Генсеков, но больше всего, 14 лет, проработал с Л.И. Брежневым, в 1969—1982 годах, и был прежде всего "фотографом Брежнева". Что больше всего поражало в Мусаэльяне — так это его неподдельное уважение к шефу, Леониду Ильичу, которое не прошло и не изгладилось за 20 с лишним прошедших лет. В чём-то мог отзываться о нём критически — но с неизменным уважением. Причём ценил он Брежнева именно как выдающегося политика и, разумеется, как хорошего человека. Прежде чем согласиться дать для моей книжки свои фотографии, он потребовал её текст и часа полтора, сидя рядом со мной, придирчиво изучал его, после чего вынес свой вердикт: "Молодец, какой текст сварганили... Вы много источников подобрали. Читается с интересом. Узнаёшь много нового, чего и не знал... Я думаю, с интересом книга будет читаться. Видно, что тёплый текст". И добавил своё пожелание: "В общем, поменьше пасквиля. 18 лет во главе такой страны дурак не мог бы пробыть". То же он повторял потом и тележурналисту Леониду Парфёнову, снимавшему 4-серийный фильм о Брежневе: "Я Парфёнову сказал, мы с ним восемь часов беседовали: если ты "сиськи-масиськи" будешь педалировать, то у тебя чепуха получится".
В то же время на присутствовавшие в моей книжке (даже в довольно солидном числе) анекдоты про Леонида Ильича отреагировал спокойно: "Это что, байки о нём?". "Да, анекдоты", — подтвердил я. Он ничего не сказал, а потом посмеялся, когда кто-то из его знакомых рассказал ему известный анекдот про Брежнева и водочную бутылку с язычком и винтовой крышечкой.
Услышанное от Мусаэльяна о Леониде Ильиче:
— Если вам каждый день говорить, что вы гений, то через некоторое время вы сами в это поверите... Любой человек, если его начнут хвалить, может потерять правильное представление о вещах. Нынешних как хвалят...
— Работать с ним было легко. И трудно, и легко.
— С 1969 года я с ним работал, снимал его... Мат я от него только один раз за всё это время услышал: когда на аэродроме машина въехала в "каравеллу" французского президента. Разворотила всю "каравеллу". Он говорит: что же мне, начинать встречу с извинений? Ну, и пришлось ему извиняться. Я там фотографировал потихоньку, но без вспышек, в такой момент.
— [Переводчик Виктор] Суходрев изображает дело так, что он чуть ли не диктовал Генеральному секретарю, что ему говорить, а что не говорить. Я ему позвонил, говорю: Витя, зачем так? Ведь это чепуха.
— Я помню, как он впервые заговорил об отставке. Это было девятнадцатого декабря...
— В день его рождения?
— Да, в 1975 году [потом он поправился, что это было в 1976 году]. Он вернулся из Финляндии, у него был микроинсульт. Он болел. И когда члены Политбюро пришли поздравлять Леонида Ильича с днём рождения, он неожиданно для них сказал, что, наверное, пора бы ему уже в отставку. "И — сразу такая тишина... А потом они все хором заговорили: "Нет, нет, Леонид Ильич! Вы — наше знамя, вам нельзя уходить, вы больше отдыхайте..." А он продолжает: "Вот в компартии США есть почётный председатель — Генри Уинстон, а есть генеральный секретарь — Гэс Холл. Почему у нас не может так быть?.." Я вначале подумал, что это такая "отставка Сталина". Когда тех, кто говорил "да", Сталин потом [убирал]. Но через год, в 1977 году, 19 декабря, он снова об этом заговорил. Когда я это рассказал — уже не так давно — мне потом [Леонид] Замятин по этому поводу говорил, что я напрасно об этом стал рассказывать, официальной записки не было. Но я говорю: но ведь я сам слышал... У меня же уши есть. И все слышали...
Запомнившиеся мне комментарии Мусаэльяна к некоторым фотографиям.
— На Малой земле возле этого источника он стоял и плакал. Я прямо обалдел от этого: стоит и плачет. Там он увиделся с этой женщиной, которая в годы войны ему воду на руки из этого колодца поливала. Сахно её фамилия. Он у неё жил в это время. Она была местная жительница и во время боёв тоже там оставалась.
(На фото — Брежнев стоит с ружьём, а два охотника перерезают горло архару).
— Архара ранили, потом пришлось достреливать, но он ещё был жив, тогда пришлось горло перерезать. Леонид Ильич расстроился, всё это посмотрев, и мне сказал: "Это убийство, а не охота".
— А я присутствовал, когда Брежнев эту фотографию канцлеру Шмидту показывал.
— И как же отреагировал канцлер?
— Он задумался и спросил: "А вы на каком фронте воевали?" "На 4-м Украинском". "Значит, мы друг в друга не стреляли", — с облегчением сказал Шмидт.
Спрашиваю:
— Это что на шляпе у него? Просто веточка?
Мусаэльян: — Да, веточка — в знак удачной охоты.
— А что это у него на поясе за оружие?
— Это кольт, подаренный американским артистом.
— Чаком Коннорсом?
— Да.
Говорю об этом снимке Галины Брежневой:
— Ну, здесь она просто красавица...
— А она и была красавица. Очень красивая, и умная, приятно было с ней разговаривать...
По поводу фотографии Генсека в маршальском мундире я говорю:
— Что-то он здесь печальный, невесёлый.
— Устал за день, награждение было... Я ему говорю: давайте я вас сниму, а то больше я вас в мундире и не застану... И я его снял.
Показывая фото с руководителем КГБ СССР, Мусаэльян говорит с нескрываемой иронией и даже неприязнью:
— Вот они, рыцари плаща и кинжала.
(Впрочем, кажется, на фото никого, кроме Андропова, из "рыцарей", и не было).
Молодой человек, заглянувший в кабинет Владимира Гургеновича, стал про себя весело рассказывать, что ему повезло — он родился 19 декабря, в один день с Леонидом Ильичом. Я заметил: "А вот мне меньше повезло — я родился 15 июня, в один день с Юрием Владимировичем". Молодой человек удивился: "Почему меньше?" — но Владимир Гургенович с пониманием рассмеялся...
Про Юрия Андропова:
— Есть сын Щёлокова Игорь — так он его ненавидит. Я ему даже говорю: ты смотри, не заболей на этой почве...
Изложил Владимир Гургенович и свою версию смерти своего шефа — весьма жёстко и прямолинейно, в своём духе. Но тут же добавил: "О таких вещах не говорят..." Поэтому и я воздержусь от её пересказа, не будучи уверен, что он бы такое одобрил. Тем более — это всего лишь версия...
Вот, вероятно, и всё... Бесконечно печально, когда уходят такие яркие люди, как он. И всё же я рад, что, пользуясь его выражением, "наши звёзды сошлись".
Journal information