Ян Мюрдаль беседует с Мао Цзэдуном. 1960-е
30 октября 2020 года не стало Яна Мюрдаля (1927—2020). Особенно грустно, что большинство российских левых на эти слова наверняка ответят простодушным вопросом: «А кто это?». Хотя Мюрдаль никогда не чурался и самой острой политики, например, после победы Евромайдана в 2014-м участвовал в митинге у себя на родине против нацизма на Украине... Вот что, между прочим, пишет о нём уважаемый lefturals
Но кто же такой Ян Мюрдаль? Это легендарный шведский левый писатель и журналист с уникальной биографией. Он родился в семье Нобелевских лауреатов — именно так, нобелиантами были и его отец, и мать. Впрочем, это отнюдь не похвала — к родителям Мюрдаля, социал-демократам и родителям крахнувшей модели «шведского социализма», можно предъявить немало серьёзнейших претензий. Но это увело бы нас в сторону от темы... Зато сын их вырос социалистом и коммунистом по убеждениям (хотя и оставался беспартийным). Пожалуй, уникальное в биографии Мюрдаля — то, что он всю жизнь стремился оставаться вместе с мировым революционным движением, даже когда оно переживало, мягко говоря, далеко не лучшие времена.
Лично на меня несколько лет назад произвёл очень сильное впечатление отрывок из книги Мюрдаля «Красная звезда над Индией» (целиком на русский язык она, кажется, так и не переведена), где он описывал, как в 2010 году оказался посреди индийских джунглей, чтобы встретиться с руководством индийских красных партизан. «Мы сильно устали, но чай, который нам подали, был очень горячим. Он разбудил меня. Когда я осушил свою первую чашку, я увидел группу людей, выходящих из джунглей по другой тропе. Они сели рядом с нами. Было трудно как следует разглядеть их лица в мерцающем свете. Они спросили о дороге, была ли она трудной для меня. Потом они спросили о ситуации в Европе. Я постарался забыть о своей усталости, ноющих коленях и спине, и сказать что-то вразумительное... Социал-демократическое классовое сотрудничество, «средний путь», как его называли в тридцатые, окончательно потерпело крах в последние десятилетия двадцатого века. Государство всеобщего благосостояния было демонтировано. [...] Сегодня Швеция отправляет войска воевать в Афганистан в составе сил НАТО. Важной частью движения солидарности в нашей стране является борьба за возвращение этих войск домой. Я вовсе не уверен, что мы добьёмся успеха. Но нужно помнить, что мы, или точнее наши предшественники в тогдашнем движении социалистической молодёжи, действительно смогли остановить войну Швеции против Норвегии в 1905 году. Ленин указывал на это как на пример. Мы сыграли свою роль в том, что Швеция не приняла участия в первой мировой войне (хотя некоторые товарищи за это отправились в тюрьму) и мы также сыграли свою роль в организации широкого фронта против присоединения Швеции к нацистскому «крестовому походу» в 1941 году. Эту борьбу я очень хорошо помню по своей молодости. Я боюсь, что на этот раз мы, по мере того, как кризис углубляется и на горизонте маячат новые империалистические войны, будем также беспомощны, как были наши товарищи во Франции и Германии в 1914 году».
Ян Мюрдаль в Индии. 2010 год
Даже не столь важно то, что 84-летний Мюрдаль говорил в тот вечер, выступая в сумерках перед своими внимательными индийскими слушателями, что они говорили ему (среди них был человек, которого называли только инициалами Г.С. — потом Мюрдаль догадался, что это Генеральный секретарь партии) — сколько впечатляла сама эта сценка: старый шведский революционер, помнящий ещё борьбу 40-х годов против шведских нацистов, лично беседовавший с руководителями соцстран, всю жизнь посвятивший революции, в эпоху её всемирного отлива, в джунглях далёкой страны, вглядывается в лица безвестных красных революционеров и ловит в них отблески будущего. За это годом позже ему запретили въезд в Индию. Он замечал: «Как указал Гегель, нельзя выпрыгнуть из своего времени. Это всё равно, что пытаться убежать от своей тени. Но настоящее можно увидеть в перспективе...»
Обложка книги Мюрдаля «Красная звезда над Индией»
Мюрдаль писал: «Судьба, постигшая некогда могучий Советский Союз, ничуть не более удивительна, чем судьба республики 1792 года во Франции, постигшая её после 1815 года. В обоих случаях такой поворот событий не был неизбежным — такая неизбежность не имеет под собой реальной почвы - и история не закончилась в 1815-м или 1989-м годах или с кончиной Мао Цзэдуна и победой Дэн Сяопина в Китае. Не стоит спешить. Когда я шёл в джунглях на своих ноющих коленях, я старался припомнить, когда я впервые услышал знаменитый ответ, который Чжоу Эньлай предположительно дал в ответ на вопрос, что он думает об итогах французской революции.
— Ещё рано говорить.
Многие утверждали, что он на самом деле так не говорил. Я всё собирался спросить его об этом при встрече, но как-то не пришлось.
Конечно, это правильный ответ. Потом, уже в лагере, я думал о нём, смотря на спящих молодых товарищей-адиваси. Они принадлежали к поколению, которое даже моложе моих внуков, такому молодому, что они удивились и были поражены, когда услышали, что я действительно лично встречался и говорил с такими историческими фигурами, как Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай...»
«Я пристрастный человек. Как и все остальные; не существует такого общественного животного, как независимый наблюдатель. Тем не менее, я убежден, что в долгосрочной перспективе именно борьба народа за лучшее будущее («простых людей», как говорили во времена моего детства...) формирует и определяет ход истории. Но эта перспектива может быть очень долгосрочной. Я не предсказатель будущего. У меня нет хрустального шара. Только мои читатели спустя много лет узнают окончательный ответ. Не я.
Сейчас мне восемьдесят четыре. Однажды утром, когда я лежал в спальном мешке в джунглях Дандакараньи, я понял, что ещё через тридцать лет меня уже не будет. Вряд ли я буду жив или способен работать даже через десять лет, так что я никогда не узнаю, чем закончится идущая сегодня борьба. Оглядываясь назад и вспоминая другие массовые революционные движения, надежды и страхи минувших примерно восьмидесяти лет, я чувствую себя старым троллем из саги: «Семь дубовых лесов выросли и увяли на моих глазах, но ни одного желудя не увидел я». Из-за моих предрассудков, убеждений и надежд я вижу перед нами не только утопическое будущее. Антиутопия — это не литературный жанр. Это очень реальная человеческая возможность. В конце концов, континентальной Европе пришлось выдержать почти три столетия угнетения и крепостничества после поражения крестьянских войн и до победы французской революции...»
Journal information