20 декабря исполняется 115 лет со дня рождения Галины Иосифовны Серебряковой (1905—1980). Она была одной из немногих в верхушке советской левой оппозиции, кто пережил аресты 1930-х годов, дожил до реабилитации в 1955-м и принял участие в общественной и политической жизни 60-х годов. Благодаря ей мы знаем, например, такой эпизод (в изложении Юрия Борева):
«Галина Серебрякова рассказывала, как в бытность её женой наркома финансов Сокольникова у них однажды собрались гости. Это были крупные военные и партийные деятели того времени. Мужчины удалились в кабинет хозяина. Курили и разговаривали. Когда Серебрякова вошла в кабинет, неся кофе, она услышала реплику Алёши Сванидзе, брата первой жены Сталина:
— Коба зарвался, надо его ликвидировать».
Без неё историки той эпохи так и продолжали бы удивляться: а за что, собственно, требовал от своего родственника Алёши Сванидзе Сталин «извинений» (которых тот не дал)? Не иначе, как болезненная подозрительность тирана...
Из этого эпизода уже понятно, что Серебрякова была «неудобной репрессированной» и неудобной бывшей оппозиционеркой, и ломала исторические мифы, которые неустанно ткали «шестидесятники». В 60-е произошла её публичная «дуэль» с Ильёй Эренбургом, которая стала заметным общественным и политическим событием.
А это из тюремных воспоминаний самой Серебряковой «Смерч»:
«Работая над историей Великой Французской революции, я не раз задумывалась над тем, почему вожди разных партий в Конвенте, такие, как Бриссо, Дантон, Робеспьер, да и сотни других выдающихся и рядовых революционеров, шли как бы с завязанными глазами навстречу ножу гильотины. Только раз, перечитывая дневник якобинца Сенара, я нашла признания, в которых задолго до своей гибели, до Термидора, с леденящей душу прозорливостью он предвидел своё будущее. Остальные, как воины в жаркой схватке, были ослеплены уверенностью в своей правоте и потому душевно безоружны. Очевидно, нигде ослепляющий накал страстей не достигает такой силы, как в политике. Ни моя семья, ни я никогда не думали о том, что нас ждало».
«Я вспоминала суровые законы древних римлян, которые обрекали на казни и преследования семьи заподозренных сенатом или потерпевших поражение в политической борьбе. Разве не погибли как жёны врагов республики или цезарей супруга Цицерона, возлюбленная Цицерона, Помпея и других увековеченных историей государственных деятелей? Великая Французская революция умертвила на гильотине Люсиль Демулен, верную подругу трибуна, преследовала Елизавету Леба».
Но мне самыми сильными строчками её воспоминаний показался диалог с дочерью в 1937 году, когда Галину Серебрякову отпустили домой после кратковременного ареста.
«— Что мы делали в жизни плохого? — наивно спрашивала я.
— А что мы делали хорошего? Очевидно, мало, — отвечала Зоря.
— Почему мы так несчастны? — сетовала я. Девочка не по-детски тяжело вздыхала.
— А почему ты думаешь, мам, что жизнь — это счастье, а не несчастье? Иначе не было бы революций».
Такие дела...
Подробнее о Серебряковой я не так давно писал, интересующихся отсылаю к той публикации.
Journal information