Андрей Лысенко. 9 января 1905 года. 1955.
Мы мирно стояли пред Зимним дворцом,
Царя с нетерпеньем мы ждали:
Как дети, любимые нежным отцом,
Несли ему наши печали...
Привёл нас священник с иконой святой,
Он послан был нам в утешенье:
Как часто сердечною речью простой
Смирял в нас страстей он боренье...
Все, вероятно, знают, чем закончились эти события 9 (22) января 1905 года, тогда же запечатлённые в приведённых выше стихах Владимира Бонч-Бруевича. События эти очень хорошо опровергают точку зрения, что различные жестокости в истории происходили оттого, что их совершали «тёмные, неграмотные, невежественные» люди. Потому что автор 9 января хорошо известен. И это был образованный, культурный, просвещённый, хорошо знающий историю человек. Глава Академии художеств, между прочим. Именно своими историческими знаниями он и руководствовался, когда отдавал приказ о расстреле. Этим человеком был великий князь Владимир Александрович (1847—1909). Родной отец будущего «императора в изгнании» Кирилла Владимировича и прадедушка нынешней «главы Дома Романовых Её Императорского Высочества Государыни Великой Княгини» Марии Владимировны. Юный государь Николай II робел и тушевался перед своим величественным дядюшкой. Генерал А.А. Мосолов писал о великом князе: «Красивый, хорошо сложенный, хотя ростом немного ниже своих братьев, с голосом, доносившимся до самых отдалённых комнат клубов, которые он посещал, большой любитель охоты, исключительный знаток еды (он владел редкими коллекциями меню с собственноручными заметками, сделанными непосредственно после трапезы), Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом. <…> Государь Николай II испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью».
Корреспондент лондонской газеты «Дэйли телеграф» Диллон, близкий к царским придворным кругам, писал в своей корреспонденции 9 января: «Я спросил одного придворного, почему сегодня без соблюдения формальностей убивают безоружных рабочих и студентов. Он ответил: «Потому что гражданские законы отменены и действуют законы военные... Прошлой ночью его величество решил отстранить гражданскую власть и вручить заботу о поддержании общественного порядка великому князю Владимиру, который очень начитан в истории французской революции и не допустит никаких безумных послаблений. Он не впадёт, — продолжал царедворец, — в те ошибки, в которых повинны многие приближённые Людовика XVI; он не обнаружит слабость — он считает, что верным средством для излечения народа от конституционных затей является повешение сотни недовольных в присутствии их товарищей... Сегодня его высочество обладает высшей властью и может испробовать свой способ сколько угодно... Великому князю Владимиру представляется необыкновенный случай обнаружить свои способности. Он будет укрощать мятежный дух толпы, даже если бы ему пришлось для этого послать против населения всё войско, которым он располагает». Великий князь Владимир заявил: «Нужно открыть жилы России и сделать ей небольшое кровопускание».
Великий князь Владимир Александрович
В.Е. Маковский. 9 января 1905 года на Васильевском острове. 1905-1907
В.Е. Маковский. Этюд к картине «9 января 1905 года на Васильевском острове». 1905-1907
А что было бы, если бы Николай II не вручал таких чрезвычайных полномочий своему дядюшке, а решил принять предводителя протестующих священника Георгия Гапона? Может быть, и революции бы тогда никакой не было вовсе? На вопрос, что бы всё-таки произошло, если бы царь принял петицию, лучше всего ответил как-то сам Георгий Гапон. Он сказал революционеру Владимиру Поссе, по воспоминаниям последнего: «Я упал бы перед ним [царём] на колени и убедил его при мне же написать указ об амнистии всех политических. Мы бы вышли с царём на балкон, я прочёл бы народу указ. Всеобщее ликование. С этого момента я — первый советник царя и фактический правитель России».
То есть революция всё равно бы началась, только заодно с монархом... на первых шагах. Тут можно напомнить, что в ходе Великой Французской революции король Людовик XVI примерно так и поступил: пошёл навстречу требованиям народа. В какой-то момент король вышел к бушующей толпе, надел красный революционный колпак и поклонился народу. Раздались общие крики «ура!». И всё это продлило на три года царствование монарха и на три с половиной года — его жизнь. Но революцию отнюдь не остановило и королевскую шею от ножа гильотины не спасло...
Между прочим, в тот самый день, когда король в красной фригийской шапке кланялся восставшему народу, в толпе присутствовал другой будущий монарх Франции — а тогда безвестный офицер по имени Наполеон Бонапарт. Академик Евгений Тарле писал: «Когда перепуганный этой грозной демонстрацией Людовик XVI поклонился толпе из окна, к которому подошёл в красной фригийской шапке (одной из эмблем революции), Наполеон сказал с презрением: «Какой трус! Как можно было впустить этих каналий! Надо было смести пушками 500-600 человек, — остальные разбежались бы!» Я смягчаю эпитет, применённый Наполеоном к Людовику XVI, так как передать его в точности в печати нет ни малейшей возможности».
Людовик XVI в революционном фригийском колпаке, пьёт за здоровье народа (слева)
Те, кто принимал решение о расстреле демонстрации 9 января 1905 года в Петербурге, были неплохо знакомы с этим эпизодом истории, а может быть, и даже с этой знаменитой репликой Наполеона. И решили последовать его совету...
Любопытно, что и революционеры прекрасно понимали параллель между этими двумя историческими событиями: походом на Версаль 1789 года и походом к Зимнему 1905 года. Газета «Искра» в те дни писала: «Тысячными толпами решили рабочие собраться к Зимнему Дворцу и требовать, чтобы Царь самолично вышел на балкон принять петицию и присягнуть, что требования народа будут выполнены. Так обращались к своему «доброму королю» герои Бастилии и похода на Версаль! И тогда раздалось «ура» в честь показавшегося толпе по её требованию монарха, но в этом «ура» звучал смертный приговор монархии».
Таким образом, революция 1905 года могла пойти по «мягкому» сценарию 1789 года, без немедленного «кровопускания». Под восторженные крики «ура» в честь императора. Могла пойти по «жёсткому» сценарию, под залпы расстрелов, как оно и случилось в реальности... Но «все дороги вели в Рим», вели к революции. И, что там скрывать, в конечном счёте — к падению короны, а вместе с ней и коронованной головы, если бы её владелец не успел её унести (а он и не успел).
Монархия 1905 года была необратимо беременна революцией. И она должна была разрешиться от этого бремени: жёстко или мягко, поначалу бескровно, после истечения положенного срока беременности, или немедленно, посредством кровопролитного кесарева сечения — истории было всё равно...
Вышло по-жёсткому. Жандармский генерал Александр Герасимов рассказывал, как это выглядело на практике: «Мост, находившийся в нескольких километрах от Зимнего дворца, из пригородов в центр города, был занят солдатами. Лишь только голове отряда удалось вступить на мост, показался кавалерийский разъезд. Толпа разомкнулась и пропустила его, для того чтобы затем сомкнуться вновь и идти дальше. Тотчас же рота, занимавшая мост, направила свои ружья на толпу. Прозвучал рожок горниста, затем воздух прорезал сухой, неравномерный залп. Очевидно, предупреждающего рожка не поняли, и вот уже лежали убитые и раненые, а многие ещё не понимали, что именно случилось.
Считая, что произошло недоразумение, полицейский офицер в отчаянии обратился к военным:
— Что вы делаете? Почему вы стреляете в религиозную процессию?
В это время раздался второй залп, и полицейский офицер упал ничком. За ним — вся толпа, стоявшая у моста. Было неизвестно, кто убит, кто ранен, кто бросился на землю, спасаясь от пуль. Стояли только несколько человек, несущих образа».
Из воспоминаний участника гапоновского Собрания А.Е. Карелина: «Заранее было условлено, что после шествия мы все вместе сойдёмся, кто уцелеет. Со страхом шли мы в отделы, а как пришли, убедились, что пришёл конец и царю, и богу, что нет для рабочих ни бога, ни царя. В отделах люди, не только молодые, а и верующие прежде старики, топтали портреты царя и иконы. И особенно топтали и плевали те, кто прежде в отделах заботился о том, чтобы пред иконами постоянно лампадки горели, масла в них подливали, лампадочники и те веру в царя и бога потеряли».
Правда, сам государь свою корону пока сохранил... ещё на 12 лет. И голову — на 13.
Journal information