Но я бы сказал шире: мы ещё до сих пор не изучили в должной мере человечество, к которому принадлежим. У меня был на днях спор в этом блоге с одним давним советским/антисоветским диссидентом и либералом. Он никак не хотел поверить, что любая социальная катастрофа вызывает в обществе всплеск радостного настроения. Абсолютно любая — хоть война, хоть даже эпидемия чумы. О чём написал в своё время честный Бокаччо (действие его весёлого «Декамерона» происходит, напомню, именно в разгар эпидемии чумы): «Когда сила чумы стала расти... — читаем у него, — на место прежних явились новые порядки... Лишь очень немногим [умершим от болезни] доставались в удел умильные сетования и горькие слёзы родных; вместо того, наоборот, в ходу были смех и шутки, и общее веселье... Так оказалось воочию, что если обычный ход вещей не научает и мудрецов переносить терпеливо мелкие и редкие утраты, то великие бедствия делают даже недалёких людей рассудительными и равнодушными». Между тем эпидемия была абсолютно нешуточной, о чём пишет тот же автор: «Сколько больших дворцов, прекрасных домов и роскошных помещений, когда-то полных челяди, господ и дам, опустели до последнего служителя включительно! Сколько именитых родов, богатых наследий и славных состояний осталось без законного наследника! Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых не то что кто-либо другой, но Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы вполне здоровыми, утром обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!».
Если нынешняя эпидемия коронавируса подобных эмоций (то есть подъёма всеобщего радостного и праздничного настроения) пока вроде бы не вызывает, то это исключительно потому, что размах её до сих пор, откровенно говоря, не столь велик, как в описанном Бокаччо случае.
То же самое касается и войн, революций и контрреволюций. Погибшие в ходе этих процессов — это не какой-то случайный побочный момент, которого могло бы и не быть. Как ни парадоксально и безжалостно это ни прозвучит, но массовая гибель — это самый эпицентр всеобщего ликования и радости. Вот, смотрите хотя бы на свежие посты по случаю годовщины 2 мая 2014-го в Одессе. Это пост экс-депутата Верховной Рады Украины Андрея Денисенко на его Фейсбуке:
Может быть, он один такой изверг и сумасшедший, что самая мучительная смерть представителей своего вида — сожжение заживо — вызывает у него восторг и ликование? Да нет, почти полтысячи лайков.
А те, кто пережил и запомнил так называемую перестройку, то есть контрреволюцию, кто со стыдом, кто с удовлетворением вспомнят, наверное, что и тогда массовое настроение носило праздничный и радостный характер, ждали чего-то хорошего. Но не все понимали, что эпицентром этого светлого настроения тоже являются события по образцу будущего 2 мая 2014-го. Например, погромы в Сумгаите в феврале 1988-го.
«Людей убивали в их же домах, но чаще выводили на улицы или во двор для публичного глумления над ними. Редко кому пришлось погибнуть сразу от удара топора или ножа. Большинство ждали мучительные издевательства. Избивали до потери сознания, обливали бензином и сжигали заживо. Нередки были случаи группового изнасилования женщин и девушек, часто насилие происходило на глазах близких, после чего их убивали. Не жалели ни стариков, ни детей».
Да-да, именно это — квинтэссенция перестройки, «теин в чаю, букет в благородном вине», именно от этого её сила и аромат. Так и в наше время многие, одобряющие «Революцию Достоинства» 2014 года, сморщат нос от событий 2 мая и воздержатся от того, чтобы восклицать, как делают другие:
Но если не закрывать глаза на факты, то мы поймём, что квинтэссенция «Революции Достоинства» — Одесса 2 мая, а квинтэссенция перестройки — сумгаитские изнасилования с последующим убийством.
Между прочим, в рассказе Виктора Пелевина «Затворник и Шестипалый» (1990 год) это неплохо отражено — все бройлеры на комбинате находятся в радостно-взволнованном ожидании Решительного Этапа (перестройки), и лишь один Одноглазый ясно понимает, что этот Решительный Этап собой представляет — то же самое, что и Страшный Суп (в некоторых публикациях рассказа это выражение «исправлено» неким неумным корректором на Страшный Суд, но, конечно, Страшный Суп гораздо лучше). Или попросту «смерть пришла». Пелевин, как и Бокаччо, эту радостную атмосферу грядущей катастрофы достоверно и честно отобразил. Хотя ещё на закате древности было точно замечено: «Римский народ умирает и хохочет».
Но это надо понимать. Иначе мы так и будем слепо блуждать в потёмках, не понимая, что и как обстоит, и чему мы так самозабвенно радуемся на распоротом айсбергом «Титанике».
Источник (пост Денисенко):
https://www.facebook.com/andriy.denysenko.75/posts/3860835237333835
Journal information