1. К.У. Черненко умер вечером 10 марта 1985 года. Вскоре после этого у секретаря ЦК Егора Лигачёва зазвонил телефон. Звонил министр иностранных дел Андрей Громыко. Тут необходимы пояснения... Громыко, как и незадолго до этого ушедший из жизни министр обороны Дмитрий Устинов, принадлежали к «сталинской гвардии», «старикам» в Политбюро. Оба они считались сторонниками проекта «восстановления доброго имени Сталина», к чему дело шло при Черненко. Это приурочивали к грядущему 40-летию Победы в мае 1985-го. Собственно, считалось, что это течение победило при Черненко, и Горбачёв тоже к нему принадлежит (а он это всячески подтверждал, поддерживая «стариков» на заседаниях Политбюро).
Что касается Егора Лигачёва, который в тот момент даже не входил в состав Политбюро, то он представлял уже следующее поколение руководства.
Андрей Громыко (1909—1989)
Егор Лигачёв (1920—2021)
Лигачёв: «Разумеется, я ни на миг не сомневался в том, что звонок связан с сегодняшним Пленумом ЦК КПСС, с вопросом об избрании нового Генерального секретаря. И действительно, Андрей Андреевич, не тратя попусту времени, сразу перешёл к делу:
— Егор Кузьмич, кого будем выбирать Генеральным секретарём?»
Интересный вопрос! :) Но дело в том, что вопрос был очень сильно предрешён сложившейся традицией, по которой в 1953-м, 1964-м, 1982-м, 1984-м Первым или Генеральным секретарём всегда избирали второго секретаря ЦК. Официально такого поста не существовало, но фактически он был — так называли того человека, который вёл заседания Секретариата и Политбюро в отсутствие Генсека (когда тот бывал в отпуске или отъезде). Вторым секретарём ЦК в марте 1985-го был именно Горбачёв...
Лигачёв: «Я понимал, что, задавая мне этот прямой вопрос, Громыко, твёрдо знает, какой получит ответ; и он не ошибся.
— Да, Андрей Андреевич, вопрос непростой, — ответил я. — Думаю, надо избирать Горбачёва. У вас, конечно, есть своё мнение. Но раз вы меня спрашиваете, то у меня вот такие соображения. — Потом добавил: — Знаю, что такое настроение у многих первых секретарей обкомов, членов ЦК.
Это была сущая правда. Я знал настроения многих первых секретарей и счёл нужным проинформировать Андрея Андреевича. Громыко проявил к моей информации большой интерес, откликнулся на неё:
— Я тоже думаю о Горбачёве. По-моему, это самая подходящая фигура, перспективная».
Собеседники, как и ожидали, пришли к согласию, но оставался ещё целый ряд нерешённых вопросов. Например: кто будет выдвигать Горбачёва кандидатом в Генсеки?
Лигачёв: «Андрей Андреевич как бы размышлял вслух и вдруг сказал:
— А как вы считаете, кто бы мог внести предложение, выдвинуть его кандидатуру?
Это был истинно дипломатический стиль наводящих вопросов с заранее и наверняка известными ответами. Громыко не ошибся и на этот раз.
— Было бы очень хорошо, Андрей Андреевич, если бы это сделали вы, — сказал я.
— Вы так считаете? — Громыко всё ещё раздумывал.
— Да, это было бы лучше всего…
В конце разговора, когда позиция Громыко обозначилась окончательно, он сказал:
— Я, пожалуй, готов внести предложение о Горбачёве. Вы только, Егор Кузьмич, помогите мне получше подготовиться к выступлению, пришлите, пожалуйста, более подробные биографические данные на Горбачёва».
2. Этому короткому и ясному разговору Громыко с Лигачёвым предшествовали закулисные переговоры между Горбачёвым и Громыко, которые шли ещё при жизни умиравшего Генсека Черненко. Об этих деликатных переговорах рассказал Александр Яковлев.
В марте 1985-го Евгений Примаков (справа) сыграл одну из важных ролей в избрании Генсека
«В те смутные дни ко мне в ИМЭМО, где я был директором, приехал Евгений Примаков и, сославшись на просьбу Анатолия Громыко — сына старшего Громыко, спросил, нельзя ли провести зондажные, ни к чему пока не обязывающие переговоры между Громыко и Горбачёвым. «Роль посредника, как просит Андрей Андреевич, падает на тебя», — сказал Евгений Максимович. Видимо, потому, что у меня были хорошие отношения с обоими фигурантами.
Я, разумеется, никак не мог отреагировать на эту идею без разговора с Горбачёвым. Поехал на Старую площадь, где размещался ЦК КПСС. Горбачёв после некоторых раздумий попросил продолжить переговоры, по крайней мере, не уклоняться от них, попытаться внести в них конкретное содержание, то есть выяснить, что за этим стоит конкретно. Вернувшись в институт, тут же позвонил Анатолию Громыко. Он немедленно приехал ко мне. Сказал ему, что Горбачёв отнесся к размышлениям на этот счёт с вниманием. Но хотелось бы уточнить (здесь я говорил как бы от себя), что реально скрывается за этим сюжетом, какие реальные соображения.
— Ни вам, Анатолий Андреевич, ни мне не хотелось бы во всей этой истории оказаться закулисными придурками.
— Александр Николаевич, — сказал младший Громыко, — чтобы не наводить тень на плетень, я изложу то, что сам думаю по этому поводу. Если это покажется неприемлемым, то будем считать, что я говорил только от своего имени и по своей инициативе. Мой отец уверен, что возглавить партию в сложившихся условиях может только Горбачёв. Он, Громыко, готов поддержать эту идею и сыграть инициативную роль на предстоящем заседании Политбюро. В то же время отцу надоело работать в МИДе, он хотел бы сменить обстановку. Речь идёт о Верховном Совете СССР».
Иначе говоря, с беспокойной должности министра иностранных дел СССР, которую Громыко занимал уже 28 лет, он хотел перейти на гораздо более спокойный, почётный и отчасти церемониальный пост главы Советского государства.
Александр Николаевич Яковлев (1923—2005). Автор знаменитой формулы: «Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще».
Александр Яковлев: «Я опять поехал в ЦК. Михаил Сергеевич долго ходил по кабинету, обдумывая, видимо, варианты ответа. Он задавал мне какие-то вопросы и тут же сам отвечал на них. Вёл дискуссию с самим собой. Ясно было, что ему нравится это предложение. Оно шло от лидера оставшейся группы “стариков”. Горбачёв понял, что “старая гвардия” готова с ним работать, отдать свою судьбу в его руки. Это было главное... Наконец Михаил Сергеевич сказал: “Передай Андрею Андреевичу, что мне всегда было приятно работать с ним. С удовольствием буду это делать и дальше, независимо от того, в каком качестве оба окажемся. Добавь также, что я умею выполнять свои обещания”.
Ответ был осторожным, но ясным.
Анатолий Громыко, получив от меня это устное послание, отправился к отцу, а через некоторое время позвонил мне и сказал:
— Всё в порядке. Всё понято правильно. Как вы думаете, не пора ли им встретиться с глазу на глаз?
— Пожалуй, — ответил я.
Мне известно, что такая встреча состоялась. Судя по дальнейшим событиям, они обо всем договорились». (Александр Н. Яковлев. «Сумерки»).
3. Вначале кандидатуру Горбачёва на пост Генсека одобрило Политбюро, возражений на предложение Громыко не было. Альтернативные кандидатуры не предлагались.
А уже 11 марта в 17:00 собрался пленум ЦК, избравший Генсеком Горбачёва. Тоже по предложению А.А. Громыко.
Но не всё было так гладко в ходе выборов Генсека в марте 1985-го. Что бросалось в глаза — беспрецедентная быстрота! Ведь К.У. Черненко был избран Генсеком спустя целых четыре дня после кончины своего предшественника. Степенно, солидно, неторопливо. А Горбачёва избрали с молниеносной стремительностью — на следующий день!
Кроме того: некоторые из влиятельных членов Политбюро отсутствовали в момент выборов в Москве. Прежде всего — глава Компартии Украины Владимир Щербицкий, который находился с советской делегацией в Америке. И он не успевал вернуться к моменту выборов. Между прочим, Щербицкий мог бы стать и Генеральным секретарём ЦК КПСС. Его на эту должность прочил сам Л.И. Брежнев: на пленуме ЦК в ноябре 1982-го Брежнев собирался уступить ему своё место Генсека, а сам перейти на почётную должность Председателя ЦК партии. «— Видишь это кресло? — спросил незадолго до смерти Леонид Ильич у И.В. Капитонова, ведавшего в ЦК кадрами, указывая на свое рабочее место. — Через месяц в нём будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учётом этого». Так что, проживи Леонид Ильич ещё месяц, всё могло бы сложиться несколько иначе — и для СССР, и для Украины...
Владимир Щербицкий (1918—1990) с Леонидом Брежневым
Такая спешка и скоропалительность производили не самое лучшее впечатление. Отчего бы не подождать, когда все члены Политбюро соберутся в столице? Но, очевидно, выборы Генсека-1985 всё-таки имели свои подводные камни, и небывалая быстрота решения потребовалась именно для того, чтобы избежать любых сюрпризов.
Ещё мне уже тогда бросилось в глаза, что в официальном сообщении было написано не о «единогласном» избрании генсека, как раньше, а о «единодушном». Что бы это значило? Стало быть, были и воздержавшиеся или голосовавшие против? Многие поняли это именно так.
4. Непривычное впечатление производила и речь Андрея Громыко, выдвигавшего на пленуме Горбачёва в Генсеки. Ветеран сталинской дипломатии взял неожиданный тон — он говорил не гладкими, отполированными до блеска словесными оборотами, а почти в разговорном стиле, явно «без бумажки». «Мы живём в таком мире, — в вольном ключе рассуждал вслух Андрей Андреевич, — когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, — и большие, и малые, и на близком расстоянии, и на далёком. И, возможно, больше на далёком расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это в конце концов в советском руководстве найти какие-то трещины. Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шёпотом, полушёпотом: кое-где за рубежом жаждут увидеть разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На протяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз мы, Центральный комитет партии и Политбюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счёт. (Аплодисменты)». Эту речь из-за необычности её тона даже напечатали не сразу — в газетах тех дней её не было, она появилась только чуть позже, в брошюрке с материалами пленума.
По «Голосу Америки» тогда, помню, отметили необычность тона этой речи и предположили, что это было вызвано необходимостью убедить колебавшихся участников пленума поддержать избрание Горбачёва.
5. Помню этот день, или, вернее, следующий, 12 марта 1985 года, когда в газетах было напечатано сообщение о внеочередном пленуме ЦК КПСС. Утром я сел в трамвай, чтобы ехать в школу, и какой-то мужчина средних лет на соседнем сиденье взял в руки свежую газету. Вначале он стал с интересом читать биографию нового генсека и сообщение о его избрании. Казалось бы, что тут особенного? Но просто-напросто биографию предыдущего генсека К.У. Черненко в аналогичной ситуации никто и читать бы не стал, кроме каких-нибудь профессиональных агитаторов или фанатов политики — потому что сразу было ясно, что это ненадолго и не имеет никакого практического значения.
А в школе нас с ходу крупно разочаровали — мы уже, помня недавние дни похорон Брежнева и Андропова, не без тайной радости (и со свойственным детям бессердечием) предвкушали и обсуждали между собой, что школьникам, как «обычно», дадут незапланированный выходной день. Но классная руководительница сказала, что ничего такого не будет — правда, вначале в программе «Время» диктор вроде бы объявил, как и в прошлые разы, что школьники получают выходной на день похорон Черненко, но в газетах этот пункт траурного постановления уже не упоминался. Учительница сказала:
— Так что приходите в школу, всё, как обычно.
Класс разочарованно молчал. Кто-то спросил: а что мы будем делать в школе? Учительница ответила:
— Ну, я считаю, что вы всё-таки должны проститься с Константином Устиновичем Черненко, посмотреть это здесь по телевизору.
Из класса сразу протестующе закричали:
— Да мы и так, и так будем смотреть! Дома!..
И это, думаю, было чистой правдой — любопытные школьники ещё не насмотрелись за два раза на такую необычную церемонию, тем более в прямом эфире. В конце концов, насколько я помню, нам разрешили всё-таки в день похорон в школу не являться — по крайней мере, я смотрел прямую трансляцию дома. В каждой трансляции бывало что-нибудь незапланированное, какие-то мелкие проколы в церемонии. Например, при похоронах Брежнева опускание гроба неудачно совпало с эхом от салюта, отражённым от кремлёвских стен — и у миллионов телезрителей создалось полное впечатление, что гроб в последний момент вырвался из рук могильщиков и с грохотом рухнул в могилу. На похоронах Андропова в феврале месяце царил такой лютый холод, что в ожидании выноса гроба с телом некоторые ожидающие на улице энергично приседали, чтобы не замёрзнуть. А на похоронах Черненко в кадр несколько раз некстати попадали кремлёвские вороны. (В вечерних репортажах все такие неловкие моменты, конечно, аккуратно удаляли).
На похоронах К.У. Черненко
Никаких слёз от окружающих в те дни я не наблюдал — по поводу смерти Ю.В. Андропова годом раньше учительница физики искренне расчувствовалась и чуть не прослезилась, сказав на уроке: «Сгорел на работе...» Тут же было только лишь вежливое соблюдение траурного ритуала.
Зато на нового Генсека возлагались многочисленные надежды. Во-первых, он был молод. 55 лет — самый молодой член брежневского Политбюро! В тот момент это считалось неслыханной юностью, почти младенчеством. Как-то забывали, что основатель Советского государства Ленин к этому возрасту уже умер. Во-вторых... Каждый вкладывал в образ нового молодого Генсека то, что хотел. В газетах, как и в предыдущих случаях, печатались статьи под заголовком «Преемственность». В одной из подобных статей даже прямо было сказано, что будет продолжен курс, взятый Октябрьским (1964 года) Пленумом ЦК КПСС. Пленум тот, как известно, отправил в отставку Хрущёва и избрал Первым секретарём Брежнева, провозгласил «бережное отношение к кадрам». Стало быть, всем консервативно настроенным людям предлагали видеть в молодом генсеке нового Леонида Ильича, заботящегося о «стабильности кадров».
С другой стороны, буквально неделю спустя после избрания, бросилось в глаза неожиданное изменение телепрограммы — в неё вдруг вставили внеплановую коротенькую передачу «Крепить трудовую дисциплину!». Это был лозунг времён Андропова — стало быть, Генсек позиционировал себя и как «нового Андропова», сторонника «наведения порядка и дисциплины». Это нравилось многим простым людям.
А прозападно настроенные интеллигенты обнадёженно толковали о том, что ещё до своего избрания Генсеком, в качестве «претендента на престол», Михаил Сергеевич побывал в 1984 году в Англии, встречался с Маргарет Тэтчер, и произвёл на неё самое благоприятное впечатление. Она тогда сказала знаменитую фразу, что «с Горбачёвым можно иметь дело». Значит — западник и потенциальный реформатор. (Забывали, что ровно такие же надежды за пару лет до того возлагали на Андропова — тогда «радиоголоса» говорили о том, что новый Генсек любит западную музыку, джаз, и вообще настроен на перемены).
Мы с родителями рассматривали эту фотографию в газете ещё в декабре 1984-го, и мама, помнится, насмешливо фыркнула: «Хороша парочка — баран да ярочка»
В общем, каждый увидел в новом Генсеке своё, воплощение собственной мечты, и все ждали от будущего только хорошего. Перемен к худшему не ожидал, кажется, никто... Если бы людям сказали, что через несколько лет Союз развалится, КПСС разгонят, на окраинах страны начнутся гражданские войны, в Москве тоже малость постреляют, произойдёт реставрация самого грабительского капитализма, все сбережения населения «сгорят», а править Россией будет «семибанкирщина», то все, наверное, покрутили бы пальцем у виска...
Journal information