1. Все мало-мальски интересующиеся отечественной историей, наверное, знают эту фотографию:
Члены петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Слева направо (стоят): Александр Малченко (1870—1930), Пётр Запорожец (1873—1905), Анатолий Ванеев (1872—1899), слева направо (сидят): Василий Старков (1869—1925), Глеб Кржижановский (1872—1959), Владимир Ульянов, Юлий Мартов (1873—1923). Санкт-Петербург, 1897 год
Это была довольно известная фотография ещё до революции, многие марксисты украшали ею свои комнаты — конечно, в черно-белом варианте. Из запечатлённых на ней двое не дожили даже до первой русской революции: Ванеев умер в ссылке от туберкулёза, Запорожец — в клинике для душевнобольных, его нервы не выдержали тюрьмы. А Александр Малченко до революции дожил, но на излёте нэпа за один экономический договор с американцами был обвинён в шпионаже на США и... расстрелян (в 1958 году реабилитирован). Исключительный случай для тех сравнительно «вегетарианских» времён (1930 года). С этой фотографии в советских учебниках он исчез — а вот Юлий Мартов на ней остался до конца советской власти, хотя ещё в 1903 году он стал вождём меньшевиков, оппонентов Ленина, а дни свои закончил в эмиграции, всё от того же заработанного в тюрьме и ссылке туберкулёза. К 1931 году Глеб Максимилианович пережил всех, кто был запечатлён вместе с ним и Владимиром Ульяновым на том памятном снимке...
Глеб Кржижановский. 1897
1900
2. Сидя в Бутырской тюрьме, Кржижановский перевёл с польского языка на русский текст известной революционной песни «Варшавянка». По его собственным мемуарам, подвигли его на это поляки, сидевшие с ним в одной камере и исполнявшие эту песню на польском языке.
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут...
Послушать песню.
Юрий Виноградов (1926—1995). Г.М. Кржижановский слушает песню поляков в Бутырской тюрьме. 1962
Он перевёл также песню «Красное знамя»:
Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжёлый труд.
Но день настанет неизбежный,
Неумолимый грозный суд!
Послушать песню.
И песню «Беснуйтесь, тираны!»:
Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,
Грозите свирепо тюрьмой, кандалами!
Мы сильные духом, хоть телом попраны —
Позор, позор, позор вам, тираны!
Послушать песню.
3. Ссылку Кржижановский, как и Ленин, отбывал под Красноярском, в Минусинском уезде Енисейской губернии. Из воспоминаний Кржижановского: «По утрам В.И. обыкновенно чувствовал необычайный прилив жизненных сил и энергии, весьма не прочь был побороться и повозиться, по каковой причине и мне приходилось неоднократно вступать с ним в некоторое единоборство, пока он не уймётся при самом активном сопротивлении с моей стороны».
Борис Лебедев (1910—1997). В ссылке (Ленин и Кржижановский). 1965
Сохранился яркий рассказ одного из товарищей Ильича по ссылке, большевика Пантелеймона Лепешинского (1868—1944), как они втроём вели против Ленина другой спортивный поединок, шахматный.
«Ярче всего натура Ильича, как прирождённого спортсмена, сказывалась в шахматной игре... Помню, между прочим, как мы втроем, т.е. я, Старков и Кржижановский, стали играть с Ильичём по совещанию... И, о счастье, о восторг, Ильич «сдрейфил»!.. Ильич терпит поражение. Он уже потерял одну фигуру, и дела его очень неважны. Победа обеспечена за нами.
Рожи у представителей шахматной «Антанты» — весёлые, плутовские, с оскалом белых зубов, и всё более и более ширятся... Враг сидит в застывшей позе над доской, как каменное изваяние, олицетворяющее сверхчеловеческое напряжение мысли. На его огромном лбу, с характерными «сократовскими» выпуклостями, выступили капельки пота, голова низко наклонена к шахматной доске, глаза неподвижно устремлены на тот уголок, где сосредоточен был стратегический главный пункт битвы... По-видимому, если бы кто-нибудь крикнул тогда: «пожар, горит, спасайтесь...», он бы и бровью не шевельнул. Цель его жизни в данную минуту заключалась в том, чтобы не поддаться, чтобы устоять, чтобы не признать себя побеждённым. Лучше умереть от кровоизлияния в мозг, а всё-таки не капитулировать, а всё-таки выйти с честью из затруднительного положения...
Ленин против «шахматной Антанты» (Лепешинский, Кржижановский, Старков)
В Минусинской ссылке. Лепешинский, Пархов, Кржижановский втроём — «по совещанию» — играют с В.И. Лениным в шахматы. С рисунка Лепешинского
Легкомысленная «Антанта» ничего этого не замечает.
Первым забил тревогу её лидер.
— Ба-ба, ба-ба! да это что-то нами непредвиденное, — голосом, полным тревоги, реагирует он на сделанный Ильичём великолепный маневр. — Гм... гм... це дiло треба розжувати, — бормочет он себе под нос.
Но, увы, разжевать нужно было раньше, а теперь уже поздно... С этого момента их лица всё более и более вытягиваются, а у Ильича глазки загораются лукавым огоньком. Союзники начинают переругиваться между собою, попрекая друг друга в ротозействе, а их победитель весело-превесело улыбается и вытирает платком пот со лба...»
П.Ф. Судаков. «Владимир Ильич Ленин на отдыхе». 1950-е
Фраза «лучше умереть от кровоизлияния в мозг, а всё-таки не капитулировать» опубликована ещё при жизни Ильича, в 1922 году, позднее она прозвучала бы довольно зловеще... Видимо, действительно, Ильич чересчур увлекался любым занятием, за которое брался, слишком отдавал ему всего се6я. Но в этом, вероятно, заключался и секрет его успехов — причём не только за шахматной доской.
Когда ссыльные собирались вместе в Минусинске, они нередко устраивали «музыкальные вечера»: пели хором. Одним из «гвоздей» репертуара была тягучая украинская песня: «Така ж ии доля, о Боже ж мий милый...» Ленин эту заунывную, меланхолическую песню терпеть не мог.
«Особую страстность, — вспоминал Лепешинский, — и бьющую ключом жизнь в наши вокальные увлечения вносит Владимир Ильич... Он входит в раж и начинает командовать:
— К черту «Такую её долю», — выкрикивает он, — давайте зажарим «Смело, товарищи, в ногу».
И тотчас же... спешит затянуть своим хриплым и несколько фальшивым голоском, представляющим нечто среднее между баритоном, басом и тенором:
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнув в борьбе...
И, когда ему кажется, что честная компания недостаточно отчетливо фразирует козырные места песенки, он, с разгоревшимися глазами, начинает энергично в такт размахивать кулаками, нетерпеливо притоптывать ногой и подчеркивает, в ущерб элементарным правилам гармонии, нравящиеся ему места напряжением своих голосовых средств, причем очень часто с повышением какой-нибудь ответственной ноты на полтона или даже на целый тон...»
Кржижановский замечал: «Владимир Ильич особенно любил переведённые мною с польского языка революционные песни «Варшавянка» и «Беснуйтесь, тираны».
4. После революции Кржижановский стал «отцом» проекта электрификации России — ГОЭЛРО. Нередко спрашивают: а что ему и другим мешало не затевать революцию, а спокойно осуществлять все эти свои новаторские технические проекты раньше? Неплохо отвечает на это один замечательный документ. Написан он епископом Самарским и Ставропольским Симеоном (1846—1913).
«Конфиденциально... Депеша. Италия, Сорренто, провинция Неаполь. Графу Российской Империи его сиятельству Орлову-Давыдову. Ваше сиятельство, призывая на вас Божью благодать, прошу принять архипастырское извещение: на ваших потомственных исконных владениях прожектёры Самарского технического общества совместно с богоотступником инженером Кржижановским проектируют постройку плотины и большой электрической станции. Явите милость своим прибытием сохранить божий мир в Жигулёвских владениях и разрушить крамолу в зачатии. С истинным архипастырским уважением имею честь быть вашего сиятельства защитник и богомолец. Епархиальный архиерей преосвященный Симеон, епископ Самарский и Ставропольский. Июня 9 дня 1913 года».
Тут всё превосходно: и местопребывание адресата — конечно, он находится, как и положено владельцу приволжских земель, «под пленительным небом Сицилии, в благовонной древесной тени», или где-то там по соседству, где же ему ещё быть... И встревоженный тон архипастыря, пламенного борца с крамолой. Проживи епископ ещё лет пять, он имел бы, вероятно, неплохие шансы пополнить собой список святителей и новомучеников, в земле Российской просиявших...
Иулиан Рукавишников (1922—2000). В.И. Ленин и Г.М. Кржижановский. План ГОЭЛРО. 1970
5. Смерть В.И. Ленина 21 января 1924 года стала для семьи Кржижановских тяжким потрясением. Когда скульптор Сергей Меркуров снял с Ильича посмертную маску, Кржижановский попросил его сделать также слепки рук Владимира Ильича. Меркуров сделал несколько копий маски для его самых близких людей. Одна из них, под номером семь, досталась Кржижановскому...
Кржижановский: «Вспоминаю, что незадолго до своего последнего заболевания В.И. как-то в шутливой форме спросил меня: какой, по-вашему, самый скверный порок на свете? Я несколько растерялся и пробормотал что-то в роде того, что много есть скверных пороков.
— Нет, — сказал мне В.И., — нам с вами всё чаще и чаще придётся убеждаться в правильности слов по этому поводу Тургенева, утверждавшего, что самый скверный порок — это быть старше 55 лет от роду...»
Из стихов Кржижановского:
Не миновали нас печали
Нелёгок был наш переход;
От старых берегов отчалив,
Не всяк до новых доплывёт...
Юрий Виноградов. Г.М. Кржижановский работает в кабинете (Стук в дверь). 1962
6. Несмотря на всё уважение, которым было в СССР окружено имя Кржижановского, как старейшего соратника Ильича, советская печать публиковала на него карикатуры. И не только дружеские шаржи, вроде вот этого рисунка Бориса Ефимова:
Но и вполне критические карикатуры. Это рисунок 1928 года. Как видим, карикатура на одного из высокопоставленных руководителей страны и отцов-основателей партии большевиков была ещё вполне в порядке вещей, как и критика Госплана:
Константин Елисеев (1890—1968). Карикатура на председателя Госплана СССР Глеба Кржижановского. «По контрольной пятилетке Госплана СССР производство водки растет на 116 процентов». «Упоительные планы. Госплан: — Пей, моя деточка, пей, пятилеточка, пей!»
1952
Глеб Кржижановский
7. Из высказываний Кржижановского:
«Мы подходим к последней грани. За химической молекулой и атомом — первоосновами старой химии — все яснее обрисовывается ион и электрон — основные субстанции электричества; открываются ослепительные перспективы в сторону радиоактивных веществ. Химия становится отделом общего учения об электричестве. Электротехника подводит нас к внутреннему запасу энергии в атомах. Занимается заря совершенно новой цивилизации».
«Самое прекрасное, самое дорогое для человека — это сама его жизнь. А жизнь поддерживается разносторонним, неустанным трудом. Стоит замереть труду человека — начнёт замирать и его жизнь».
«Мы переживём такие великие дни, в которые люди проходят, как тени, но дела этих людей остаются, как скалы».
8. Любопытна история общения Кржижановского с будущей диссиденткой Раисой Львовной Берг (1913—2006). Тут мы должны доверять или не доверять воспоминаниям самой Берг. Вот что она рассказывала о своём знакомстве с Кржижановским, которое началось в 1943 году.
Раиса Берг (1913—2006)
Оказывается, по её словам, Глеб Максимилианович обожал мистификации и розыгрыши своих собеседников. Часто они бывали совершенно невинные.
«Глеб Максимилианович — поэт и жизнелюб. «Я родился в рубашке», — говорил он мне. «Да какая там рубашка — ссылали вас», — говорила ему я. «Ссылка для меня — одно удовольствие. Я в ссылке с Лениным вместе был. И Зинушка ко мне приехала. Члены выездной сессии суда были её попутчиками. Один из них явился ко мне и говорит: «Я ухажёр вашей жены. Что теперь делать?» «Что делать, — говорю ему я, — на дуэли драться, к барьеру, батенька, к барьеру». Зинаида Павловна прерывала его сердитым голосом: «Совсем ты, Глеб Максимыч, заврался. Ведь вот какой брехун стал. И какого такого ухажёра выдумал?»... Негодование Зинаиды Павловны доставляло Глебу Максимилиановичу явное удовольствие». «Слова Глеба Максимилиановича — иносказания, художественная правда, арабески», — деликатно заметил один их общий знакомый. «Глеб Максимилианович сиял».
Прошли годы, Зинаиды Павловны не стало. «Никого не осталось, с кем можно было бы разыгрывать пьесы абсурда. Никого, кроме кухарки. Сюжеты арабесок изменились. «Кухарку я на днях нанимал, — говорил Глеб Максимилианович. — Совсем уж было договорились. «Сколько вам лет, голубушка?» — спрашиваю. «Шестьдесят, — говорит. — А тебе, батюшка, сколько лет?» — «А мне уж скоро девяносто будет». Она перекрестилась. «Свят, свят», — говорит. «Что это вы так перепугались?» — спрашиваю. «Да ведь хороших-то людей, батюшка, Господь в своё время убирает». И не сговорились». И так почему-то всегда оказывалось, что кухарка его именно в этот миг оказывалась в комнате. «И когда это ты, Глеб Максимыч, кухарку нанимал? Что-то я про это ничего не знаю. Небось знала бы, кабы нанимал», — говорила она. Глеб Максимилианович сиял».
«А то ещё так: «Жили мы с Зинушкой в доме отдыха зимой. Лет двадцать пять тому назад. Каток для отдыхающих был. Молодёжь на коньках бегает, а я фигуры выделываю». Глеб Максимилианович называл выделываемые им фигуры профессиональными спортивными терминами. «Женщины у края беговой дорожки стоят с мётлами: уборщицы, снег со льда сметать пришли. «Ты что такое делаешь? — говорят мне. — Те-то ведь молодые, а ты старичок. Стыдно тебе должно быть». Я, не в силах сдержать негодование по поводу этих слов, спрашиваю: «Что же вы сказали им?» «Ничего не сказал. Я — вот так!» Он берёт с журнального столика номер «Огонька» и показывает мне. На обложке молодая женщина-конькобежец, вознесённая могучим прыжком в синеву поднебесья, делает полный шпагат. И в этот самый момент раздаётся скептический голос кухарки: «Да ты, Глеб Максимыч, и коньков-то сроду не надевал. Экий ты мастер небылицы рассказывать». Глеб Максимилианович по моей просьбе подарил мне этот номер «Огонька», и его обложка много лет веселила мне душу».
Вероятно, этот номер «Огонька» за 1955 год Кржижановский показывал Берг
Ещё он «рассказывал в отсутствие Зинаиды Павловны неприличные анекдоты». «Приходит к врачу кюре, просит сделать операцию: удалить лишний жир с живота. Врач согласен. К тому же врачу обращается женщина: «Доктор, спасите мою честь и моего ребенка. Его появление на свет должно быть тайной». Кюре приходит в себя после операции. «Поздравляю вас, — говорит врач. — Операция прошла преблагополучно, но только — вот» — и показывает ему младенца. «Доктор, — говорит кюре, — я возьму ребёнка, усыновлю его. Только — никому...» Кюре растит ребёнка, и вот сыну уже 15 лет, и кюре делается всё печальней и печальней. «Папа, что с тобой?» — спрашивает сын. «Вот в том-то и дело, что я тебе не папа». — «А кто же ты мне?» — «Я — мама». — «А кто же папа?» — «Архиепископ Кентерберийский». По тем временам, и учитывая возраст рассказчика, это ужасно неприличный анекдот».
Вспоминал Глеб Максимилианович и эпизоды своей революционной биографии.
«Идём с Лениным вдоль Енисея, — рассказывал Кржижановский. — Баржа с арбузами где-то повыше затонула. Арбузы плыли по течению. Я говорю Ленину: победит революция, первое, что сделаем, — отменим смертную казнь». «Нет, — говорит Ленин, — революцию не делают в белых перчатках, мы не отменим смертную казнь».
«Он рассказал мне историю бегства революционеров из варшавской тюрьмы. Они были приговорены к смерти. Их товарищи явились за ними в тюрьму в форме высоких чинов армии с типографски отпечатанными документами и забрали их якобы на казнь. Наняли извозчика, и, прежде чем полиция хватилась, их и след простыл. «Подумать только, — говорю я, — сколько народу вовлечено и никто не предал. И те, кто доставал мундиры, и рабочие типографии, где печатались документы, и возница». «Нет, — сказал Глеб Максимилианович, — возницу убили».
Не стеснялся Кржижановский упоминать и имена большевиков, которых унесла «ежовщина» 1937—1938 годов.
«Летом 1944 года Глеб Максимилианович увёз меня к себе на дачу в сосновый бор на Николиной горе. Дача — не его собственность, а пожалована ему в пожизненное пользование. Бор окружал её. И не выходя за ограду, можно собирать лесную землянику. Глеб Максимилианович сорвал цветок и спрашивает меня: «Это что такое?» Я тогда не знала, а теперь, став от горя ботаником, по памяти могу определить растение, которое он показывал мне тогда, Это была Veronica longifolia. «Вот, не знаете. А Бухарин знал. Птиц по голосам узнавал», — говорил Глеб Максимилианович. И он, и Зинаида Павловна, и её сестра Мария Павловна, и брат — все старые большевики — знали и любили Бухарина. Глеб Максимилианович говорил, что и Ленин любил Бухарина».
«Глеб Максимилианович жаловался, что не мог помочь Пятакову, когда тот просил у него защиты».
В 1952-м: «То, что случилось со страной, хуже татарского нашествия, — сказал Глеб Максимилианович. — У страны отрубили голову. Я сам уцелел только случайно. Стране нужен Ленин, но сто Лениных погибло в сталинских застенках».
«Проснёшься в один прекрасный день и, оказывается, ты уже не Кржижановский, а просто Глеб».
«Когда кончилась война, Глеб Максимилианович ждал реформ, дарующих народу права и свободу. «Правительство, которое не может вознаградить народ за пролитую кровь, за чудовищные страдания войны, за освобождение страны от захватчиков, должно уйти в отставку, — говорил он мне. — Наступает время свободы».
«Последний раз я видела Глеба Максимилиановича в 1956 году летом на даче в Мозжинке. После войны каждому академику пожаловали дачу. Дарована дача в полную собственность с правом передать её по наследству. Дачи стандартные, все как одна. Располагаются в трёх поселках. Один — под Ленинградом, два — под Москвой. Один из подмосковных поселков — Мозжинка. Туда и переселили с Николиной горы Кржижановского... Глеб Максимилианович сидел у заглохшего телевизора. Он ждал мастера. «Вот, мероприятия по преодолению культа личности прослушал, а дальше машина отказала выдавать сведения, — сказал он. — Великие перемены наступят теперь». «Перемены, конечно, будут, только не великие, — говорю ему я. — [...] Глеб Максимилианович, — вопрошала я, — скажите, что, по-вашему, дала революция народу?» В этот миг появился молодой человек. Он пришёл по вызову чинить телевизор... Глеб Максимилианович сказал: «Революция дала возможность получить образование огромному большинству. Пример налицо». И он указал на молодого мастера. Вопрос: «А не будь Октябрьской революции, разве дело обстояло бы иначе?» — застрял у меня в горле».
Диссиденты, конечно, всегда такие диссиденты... :)
Journal information