Победоносная революция всегда влечёт за собой как непосредственные, так и отдалённые последствия. При этом некоторые из них бывают отделены от революции десятилетиями, или даже целыми столетиями.
Так, если считать эпоху Петра Первого временем существенного обновления правящего класса царской России (чем-то вроде "революции сверху"), то её наиболее яркие последствия в сфере литературы сказались не сразу, а спустя целое столетие, когда наступил "золотой век" русской поэзии.
У Василия Ключевского есть довольно любопытное исследование о "предках Евгения Онегина" — не генеалогических, разумеется, а исторических.
"Прадеда нашего героя надобно искать во второй половине XVII века, около конца Алексеева царствования... Отец этого прадеда, какой-нибудь Нелюб-Злобин, сын такой-то, был ещё нетронутый служака вполне старого покроя: он из года в год ходил в походы посторожить какую-нибудь границу отечества с пятком вооруженных холопов, по временам получал неважные воеводства, чтоб умеренным кормом пополнить оскудевшие от походов животы, а на частных деловых его бумагах вместо его подписи ставилась пометка, что отец его духовный, поп Иван, в его, Нелюбово, место руку приложил, затем что он, Нелюб, грамоте не умеет."
Не буду пересказывать описания всех воображаемых предков, которое делает Ключевский — но понятно, что от такого неграмотного прапрадеда до поколения Онегиных и Пушкиных — дистанция огромного размера. И закономерность их появления продиктована не только тем, что Пётр заставил всё высшее сословие выучиться грамоте (как красные революционеры выучили этому всё население России). И палкой вбил в него некоторую долю вольномыслия (из той же работы Ключевского, жизнеописание другого "предка Онегина": "Раз на святках он отказался нарядиться и вымазаться сажей. За это его на льду Невы раздели донага, нарядили чёртом и в очень прохладном костюме заставили простоять на часах несколько часов; он захворал горячкой и чуть не умер"), как это сделали со всем обществом и... гм... большевики. Но и определённым уровнем развития индивидуализма (который я, Марксе упаси, вовсе не считаю пределом мечтаний и даже вообще чем-то особенно хорошим — но, видимо, искусство расцветает, пользуясь выражением Гоголя, в "век утончённого раздробления жизни... когда каждый принадлежит себе, живёт для себя, а не для общества").
Однако если это предположение верно, то "золотой век" литературы, порождённый революцией 1917 года, скорее всего, не позади, а ещё впереди, в XXI веке. Досадно, что будущие "Пушкины и Гоголи", если они появятся, вполне возможно, даже не будут связывать себя с ней. Или будут? Какие вообще у них будут убеждения — сочетающие всё на свете, т. е. и свободолюбие, и стансы царю, как у "нашего всего", или какие-то иные?.. Как говорится, поживём — увидим...
Journal information