Некоторое время назад я уже писал об этих памятниках, как и о проекте памятника Дзержинскому на Лубянке работы Веры Мухиной. Но вот пришло в голову, что эти три столь непохожие скульптуры изображают в каком-то смысле, как ни странно, одно и то же! А именно: коллективный портрет руководящего слоя СССР/России. После революции, в середине и в конце XX века. Соответственно: красных революционеров, "выдвиженцев" 20-30-х годов и "новых русских". Менее чем за столетие эволюция прошла путь от "новых людей" Чернышевского, придуманных писателем Рахметовых (реально воплотившихся в "железном Феликсе" и других профессиональных революционерах) до... "новых русских". (Забавно, кстати, что эти слова – "новые люди" и "новые русские" – которые могли бы быть синонимами, обозначают настолько противоположные явления. Впрочем, не я отметил это первым, у Пелевина 20-летней давности:
"– Я много думал о том, почему одни люди оказываются в силах начать новую жизнь – условно назовем их новыми русскими, хотя я недолюбливаю это выражение...
– Действительно, на редкость гадкое. К тому же перевранное. Если вы цитируете Чернышевского, то он, кажется, называл их новыми людьми.")
Власть "выдвиженцев" кончилась вместе с властью поколения Брежнева и Черненко, и почти сразу выпавшие из ослабевших рук кремлёвских стариков властные атрибуты ловко подхватили люди в малиновых пиджаках и на "Мерсах".
Любопытно оценить, как постепенно обрастал имуществом руководящий слой советского/постсоветского общества. У Феликса Эдмундовича на постаменте нет никакой "частной собственности", если не считать гиперболически огромной шпаги (которая, строго говоря, тоже не его, а – символический Меч революции, как и он – её Рыцарь) и заштопанной на локтях гимнастёрки. У сталинского наркома Ивана Терентьевича Пересыпкина появляется шитый золотом мундир с погонами и маршальской звездой на галстуке – но это тоже атрибуты службы, а не собственности. Наконец, воплощение 90-х годов деловой человек Борис Яковлевич Чубаров даже в могилу сходит с целым гранитным "Мерседесом"...
По-моему, эти три портрета, поставленные в ряд, невольно заставляют задуматься. Напрашиваются вопросы, скажем: мог ли такое предвидеть Чернышевский? Что бы сказали по этому поводу Рахметов и Дзержинский? да и мнение Ивана Терентьевича тоже было бы не лишено интереса...
Любопытно и то, что постаменты на трёх памятниках оказались столь разной высоты. Железный Феликс стоит на высочайшем пьедестале, он сам – почти как небожитель. Иван Терентьевич расположился уже гораздо ниже, а с более высоким уровнем его соединяет ниточка телефонного провода, по которому, как нетрудно догадаться, идёт разговор с Самим. Ну и, наконец, Борис Яковлевич обеими ногами стоит на грешной земле, почти не возвышаясь над ней. Сошествие
Journal information