Мичман Н. И. Афанасьев
С Иванычем я познакомился во время военной службы в Мурманской области. Собственно, "Иванычей" было двое — Александр Иванович и Николай Иванович. Оба — бывшие мичманы Северного флота, оба в отставке, и оба теперь работали совместно с матросами в качестве гражданских служащих военно-морского флота. Но рассказать мне хотелось об одном из них — Николае Ивановиче. Тогда ему ещё не было 40 лет, но выглядел он старше. Впрочем, я заметил, что Северный флот и служба на подводных лодках очень быстро прибавляют людям возраст, по крайней мере, внешне.
Что в нём было такого уж примечательного, что выделяло его среди окружающих людей? Наверное, можно сказать так: он чувствовал себя ответственным за всё, что происходило вокруг, и буквально во всём старался навести справедливый, по его понятиям, порядок. Невозможно представить, чтобы он равнодушно прошёл мимо какого-нибудь уличного события или инцидента, тут же в него не вмешавшись, причём непременно в роли "Deus ex machina" — главного лица, уполномоченного восстановить нарушенную справедливость. Он мгновенно овладевал любой ситуацией — обычно бывало достаточно одного его властного командирского окрика, чтобы одёрнуть совершенно незнакомых с ним людей.
Даже уличную собачку белого цвета, очень лохматую и вечно грязную, он неизменно приветствовал властно-добродушным покровительственным возгласом:
— А-а, Кабысдох!..
И тем самым как бы ставил собачонку на отведённое ей место в общем порядке мироздания. А вот морских птиц, которые вечно сотнями копошились возле камбузов, подъедая пищевые отбросы, он не терпел, и говорил с непередаваемым ядом и презрением в голосе:
— Бакланы!..
И непременно норовил швырнуть в них чем-нибудь тяжёлым. (На людей он тоже ругался — "бакланы!" — когда они что-нибудь хотели утащить). Я долго не понимал причин такой его лютой ненависти к вроде бы совершенно безобидным птичкам, но потом где-то прочитал, что в случае кораблекрушения эти пернатые кидаются сверху на тонущих людей, и норовят у них выклевать глаза. Поскольку всё, оказавшееся на морской поверхности, они рассматривают как своё законное угощение. Ну, тогда подобная ненависть среди моряков к этим птицам совсем не удивительна...
Как выглядело "наведение порядка от Иваныча"? Вот пример. В полуподвальную комнату — "кондейку", где собирались матросы перед работой, они одно время натащили откуда-то диваны и просиживали на них целыми часами, а старослужащие — и все дни напролёт, вольготно развалясь на мягком и распивая чаи или что-нибудь лениво листая. Иваныч тоже, бывало, сиживал в этой комнатке, но вся эта обломовщина и изнеженность его возмущала, он не раз грозился:
— Я эту вашу шоблу разгоню, всю эту вашу мешпуху. Устроили тут избу-читальню в рабочее время!..
После какого-то промаха по работе, который привёл Иваныча в бешенство, он, наконец, решил "навести дисциплину". Вся мягкая мебель была безжалостно выброшена во двор, а чтобы её уже невозможно было вернуть на прежнее место, Иваныч лично порубил диваны на куски топором. В комнате он оставил чисто спартанскую обстановку — стулья, стол, стеклянный графин с водой...
А как-то раз Иваныч заметил, что матросы перекладывают самую грязную работу на своего младшего сослуживца — простоватого и безответного деревенского парня — и немедленно за него вступился. Потребовал, чтобы "Коля", как он его ласково называл, делал неприятную работу со всеми по очереди.
О своей прошлой военной службе Иваныч вспоминал с неизменной гордостью. Служил он на подводных лодках. Рассказывал о своём большом плавании на атомной субмарине вокруг всей Евразии и Африки, после которого, пройдя четыре океана — Северный Ледовитый, Атлантический, Индийский и Тихий — они вернулись в порт отбытия — Мурманск. Показывал проделанный путь по карте мира и гордо заключал:
— Настоящее кругосветное путешествие!
Александр Иванович как-то стал с ним на эту тему спорить, деликатно заметив: "Это было очень большое путешествие, но всё-таки не кругосветное". Но разве Николая Ивановича переспоришь! Он убеждённо повторял: "Кругосветное!". И — точка.
Однажды при мне какой-то молодой мичман на контрольно-пропускном пункте не захотел было пропускать Иваныча через КПП, куда тому требовалось пройти по работе. И впрямь — что делать какому-то "гражданскому" на охраняемой территории военно-морской базы? Естественно, Иваныч пришёл в неописуемую ярость. С мичманом он ещё спорил, как военный человек, привыкший к дисциплине, хмуро, но довольно сдержанно, созвонился с начальством, и в конце концов прошёл через этот КПП. Но уж зато потом он дал волю своему негодованию, и позднее ещё долго мысленно возвращался к этому случаю, каждый раз заново вскипая гневом и покрывая этого мичмана матом:
— Этот мичман ещё капелькой висел, когда я уже погоны носил!..
Памятник военным строителям Западной Лицы
В 1987-1989 годах, когда я общался с Николаем Ивановичем, был самый разгар журнальной "перестройки" и гласности. По политическим взглядам Иваныч был тогда убеждённым сталинистом. Я с ним спорил, но не грубо, в лоб, чтобы его не слишком заводить, а просто выражая сомнение и задавая разные "наводящие" вопросы типа: "А разве... А как же вот такой факт..." и т. д. Он легко втягивался, и готов был часами спорить об истории и "высокой политике". Эта его слабость не осталась незамеченной, и как-то раз, в лютый холод, сослуживец даже сказал мне просительным тоном: "Сан Саныч, ты заговори с Иванычем про Сталина, тогда мы и на работу не пойдём..."? :)
Однажды, например, мы долго с ним говорили об убийстве Кирова в 1934 году (это была излюбленная журнальная тема конца 80-х), и Иваныч доказывал, что покушение было организовано Берией, а Сталин тут был ни при чём. (Эта версия, насколько я помню, пошла гулять из книги Светланы Аллилуевой). Сталина Иваныч вообще старался защитить. Утверждал, например, что это неправда, что Сталин не терпел вокруг себя крупных и ярких личностей, приводил в пример того же Жукова и других маршалов, которые порой не соглашались со Сталиным, спорили с ним.
Защищал он и Ленина. Очень возмущался тем, что в гремевшей тогда "перестроечной" пьесе Михаила Шатрова есть сцена, где Владимир Ильич чуть ли не прощения просит и кается перед тёзкой Иваныча — Николаем Ивановичем Бухариным:
— Чтобы Ленин стоял на коленях перед таким мальчишкой, как Бухарин!..
Генерала-историка Волкогонова, разоблачавшего в те годы Сталина (а потом и Ленина), Иваныч ругал за предательство. Однажды сердито буркнул, что придёт время, и такие, как Волкогонов, ответят по всей строгости закона.
Хрущёва, которого тогда превозносили в "Огоньке" и другой перестроечной прессе, Иваныч не любил. Замечал: "Вот сейчас все говорят: "Хрущёв, Хрущёв". А я помню, как ещё при Хрущёве, школьником, стоял в очередях за хлебом, по ночам. Это было в 1963 году". Как-то Иваныч рассказал анекдот про Хрущёва — как прилетают на Луну американцы и говорят: "Вот тут будет наша военная база!" А им навстречу вылезают лунатики, и говорят: "Хрен вам! Здесь маленький-лысенький пролетал, всё под кукурузу занял". В порядке пояснения Иваныч добавил: "Это — наш анекдот, не ЦРУ-шный, потому что в нём американцы плохо характеризуются. А есть такие антисоветские анекдоты, которые целый отдел в ЦРУ сидит и сочиняет..."
Кстати, вот другой анекдот от Иваныча, не политической, а, скорее, военно-морской тематики:
"К пристани подходит корабль, на берегу стоит мужик, и изо всех сил кричит в сложенные рупором ладони:
— Заворачивай! Заворачивай!!!..
К нему подходит мальчик и спрашивает, указывая на громкоговоритель, который висит у того на плече:
— Дядя, зачем вы кричите, у вас же мегафон есть?
Мужик берёт в руку мегафон, прикладывает его ко рту и рявкает:
— Мальчик, пошёл на ...!!!
Потом опускает мегафон и снова кричит во всё горло, надрываясь:
— Заворачивай!!!.."
От Иваныча я впервые услышал пословицу: "Врешь, как Троцкий" (это в самом смягчённом цензурном варианте), иногда он говорил — "как враг народа Троцкий". Ещё он любил другое выражение примерно из тех же времён: "Болтун — находка для шпиона!", повторял его при каждом удобном случае, если слышал какие-то ненужные речи. А историю выражения "повторяю для танкистов" Иваныч рассказывал так: "Во время парадов 30-х годов танкисты, которые находились внутри машины, за бронёй, не слышали команд снаружи. Поэтому командующий парадом сперва что-то говорил, а потом добавлял: "Повторяю для тех, кто в танке..." — то есть чтобы сидящие на броне передали товарищам, которые были в танке".
К Брежневу, как и Хрущёву, Иваныч относился неодобрительно, осуждал, в частности, за обилие полученных Леонидом Ильичом наград: "Михаил Иванович Калинин, когда награждал маршала Жукова третьей Звездой Героя Советского Союза, сказал, что эта награда даётся в третий раз, в качестве исключения, учитывая "непомерный вклад" Жукова в победу советского народа. А за что Брежневу было столько Звёзд?". Как-то раз Иваныч принёс номер "Огонька", и заметил:
— Тут есть фото дочки Брежнева Галины.
Я спросил:
— Ну и как, похожа?
Он засмеялся:
— Вылитая!..
Некоторые из героев перестроечной печати всё-таки вызывали у Иваныча сдержанное одобрение. Так, однажды он принёс номер "Комсомольской правды" и, оставляя его на столе, коротко заметил: "Тут про выстрел Сабинина статья". То есть очерк о противнике Лысенко показался ему интересным, а фигура Дмитрия Сабинина вызвала сочувствие. Видимо, самоубийство учёного-биолога Иваныч посчитал поступком, вполне достойным и военного моряка...
Горбачёва Иваныч осуждал, в частности, за его антиалкогольную компанию. Он с усмешкой объяснял, что на подводных лодках, чтобы желудок и кишечник моряков работали нормально, им нужно регулярно употреблять виноградное вино. И до Горбачёва вино входило в официально утверждённую раскладку продуктов во время автономных плаваний. Но пришёл Горби со своими идеями тотальной трезвости, вино вычеркнули из рациона, и подводники стали маяться животом. Нетрудно понять "добрые чувства", которые они испытали при этом к говорливому генсеку...
Кстати, к теме борьбы за трезвость, — помню, как Иваныч принёс откуда-то клей белого цвета, и собирался использовать его для рабочих целей. Но, пока Иваныча не было, клей выпили его коллеги-гражданские, почуяв в жидкости алкоголь. Однако признаться ему в этом они не решились, — сказали, что клей, мол, украли. Иваныч был прямо-таки вне себя: почему же они не заперли дверь?.. Что клеем "бухали", ему и в голову не пришло, хотя, узнай он правду, это вряд ли бы его успокоило, скорее, наоборот...
Возмущался Иваныч и официальной версией гибели подводной лодки К-278 "Комсомолец", которая затонула как раз в то время, 7 апреля 1989 года, можно сказать, у нас на глазах. Мы были участниками похорон погибших, прощание с ними проходило в нашем военном городке Североморск-8 (Западная Лица). При мне Иваныч расспрашивал одного из членов запасного экипажа этой подлодки о подробностях её гибели. Иваныч с большим сарказмом рассказывал, как морякам никак не могли организовать помощь, когда они погибали в ледяной воде. "Вот тут-то они и запели "Варяга", — язвительно добавлял он, подразумевая официальную версию катастрофы, залакированную властями до блеска.
Дом офицеров флота (ДОФ) в Западной Лице, где происходило прощание с погибшими моряками "Комсомольца"
Ещё помню его негодующий рассказ о местном адмирале, "начпо" — т. е. начальнике политотдела флотилии. Этот адмирал как-то проверял одну часть и случайно наткнулся на мичмана, который уходил с дежурства по камбузу и взял с собой домой пару казённых селёдок. Мичман был молодой, он даже ещё не имел своей комнаты и жил в общежитии. Адмирал устроил из этой истории грандиозный скандал, превратил этого злосчастного мичмана в образец воровства и лихоимства, по выражению Иваныча, "тряс этим селёдочным хвостом в ДОФе (Доме офицеров флота)". А потом где-то на железной дороге по пути в Ленинград проверяющие обнаружили целый вагон с мебелью. Мебель эта принадлежала тому самому адмиралу-начпо, точнее, была незаконно им присвоена. И что же? Скандал по-тихому замяли... Такая вот красноречивая история.
Однако вал перестроечной разоблачительной публицистики всё-таки порой пробивал и скорлупу такого крепкого орешка, как Иваныч. Трудно бывает устоять против столь сильного исторического течения, ни в чём ему не поддаться! Один раз я прямо ушам своим не поверил, когда Иваныч по какому-то поводу сказал: "Надо же изживать сталинизм, всё-таки надо изживать". Хотя не сомневаюсь, что это "антисталинское" настроение было у него мимолетным, преходящим.
Когда я увольнялся со службы, Иваныч подарил мне свою фотографию в мичманской форме, на фоне холодного Баренцева моря и заполярных заснеженных сопок (приведена выше). С надписью: "Александру Александровичу, от всей души и с самыми наилучшими пожеланиями и на память о совместной службе в г. Североморск-8 (Западная Лица). 10.05.1989 г.".
Journal information