
Опунции могут быть красивы и даже вкусны, но для рогатого скота Австралии их нашествие оказалось смертоносным. Справа: единственный в мире памятник насекомому-вредителю — бабочке-огнёвке, истребителю опунций
Зададимся вопросом: а почему именно Австралия оказалась столь уязвимой и беззащитной для нашествий — и кроликов, и верблюдов,
Через некоторое время все лучшие пастбища страны уже плотно покрывал непроходимый колючий ковёр. Опунции вырастали до восьмиметровой высоты и сплетались в ощетинившуюся иглами густую чащу, так что к началу XX столетия австралийские фермеры потеряли из-за этого несколько миллионов гектаров сельхозугодий. Фермерам приходилось бросать свои дома и уходить прочь, спасаясь от колючих пришельцев. Живучесть кактусов превосходила всякое вероятие: их не брали ни яды, ни огонь, ни вырубка: на месте срубленных растений быстро вырастали новые. Властям пришлось создать специальную Комиссию по борьбе с опунцией, которая занялась поиском естественных врагов кактусов на их родине — в Южной Америке. Нашли почти полтораста врагов опунций. На австралийские поля были выпущены аргентинские кактусовые бабочки-огнёвки. «Прилив жизни» теперь начался у бабочек, которые обнаружили для себя огромное количество доступной пищи. Уже через несколько месяцев в сплошном ковре опунций стали появляться первые дыры и проплешины, выеденные гусеницами. Война с опунциями продолжалась до конца 30-х годов, когда они, наконец, пришли в равновесие с кактусовой молью. А в 1936 году бабочке-вредителю был сооружён особый памятник в долине реки Дарлинг (на фото вверху)... В 1939 году Комиссия по борьбе с опунцией провела своё последнее заседание, и её председатель на нём поздравил всех с победой в полуторавековой войне...
Из этой истории нашествия и его успешного отражения (прилива и отлива) тоже можно сделать любопытные выводы, но вернёмся пока к первоначальному вопросу: почему именно Австралия оказалась столь уязвима для нашествий? Ещё Дарвин отмечал, что животный и растительный мир Австралии и Новой Зеландии, как правило, уступает натиску заморских пришельцев, и нигде не способен к наступлению. Можно сказать, что австралийская фауна и флора «отстали» в эволюции, но это ничего не объясняет, потому что порождает новый вопрос: а почему «отстали» именно они, да ещё так синхронно (и флора, и фауна), а не обитатели Старого Света или Америки (откуда завезли опунцию)? Да просто потому, что Австралия — меньше по территории и по количеству обитающих там организмов. «Особенно беззащитны перед новыми конкурентами фауны островов», — замечал биолог Эрнст Майр. Так, на острове Пасхи сохранилось всего пять коренных, местных видов животных; зато число завезённых видов достигает полусотни.
В данном случае мы наблюдаем проявление закона, хорошо известного в биологии, но вполне применимого и к любым вообще «приливам», который позволяет заранее предсказать степень их разрушительности. А именно: приливы не только могут, но и с неизбежностью приобретают форму разрушительного «цунами», когда происходят в среде, долгое время развивавшейся обособленно. Причём, условно говоря, «остров» всегда проигрывает «материку» (а меньший «материк» — большему).
Яркий пример действия подобного закона даёт не только Австралия, но и Южная Америка, бывшая около 2 миллионов лет назад таким же обособленным континентом. С образованием Панамского перешейка начался взаимный обмен фауной между Северной и Южной Америками. Однако североамериканские виды до этого развивались на широком просторе всех северных материков, а южноамериканские долго были замкнуты «сами на себя». Результат не замедлил сказаться: на севере прижилось весьма небольшое количество южноамериканских видов (среди них — знаменитый виргинский опоссум). Зато североамериканские виды серьёзно потеснили «южан».

Виргинский, или северный опоссум — единственное сумчатое животное, которое сумело завоевать Северную Америку, и ареал его распространения. Это настоящий герой животного мира, сумевший выиграть там, где всё сулило ему поражение
Повторю, что этот закон носит всеобщий характер, он действует не только в биологии, но и практически в любом процессе эволюции. Например, в развитии научного знания. Об этом писал, в частности, Владимир Вернадский на примере Китая: «В 1693 году, когда китайский богдыхан Кангси дал широкую веротерпимость, и когда впервые приложения точного научного знания в форме астрономических наблюдений в их прикладном и научном значении были введены в государственную систему Китая, Китай не отставал в своей технике и в её научных основах от положения дел в современной ему Западной Европе, и он был более мощен научно-технически, чем Московское царство того времени. В 1723 году, когда умер Кангси, который за несколько лет до смерти из религиозных соображений прекратил связь с научной мыслью Запада, Китай сразу оказался отсталым, так как победа ньютонианского представления и новые методы математики в средние века необычайно подняли реальную государственную силу научного знания. Китай жестоко заплатил за ошибку Кангси, когда в XIX веке оказался беспомощным перед захватом американцев и европейцев».
Япония, на 200 с лишним лет закрывшаяся от внешнего мира, к середине XIX века оказалась совершенно беспомощной в военном деле перед лицом эскадры из 8 американских линкоров, бросивших 8 июля 1853 года якорь в бухте Эдо. Повеление императора «изгнать варваров» физически не могло быть выполнено. Солдаты в старомодных кирасах, вооружённые аркебузами XVII века, при всём желании ничего не могли поделать с с современными военными судами, которые грозно дышали невиданным чёрным пароходным дымом и грозили городу своими новейшими орудиями.

Так, с точки зрения японцев, выглядел страшный иноземный военный корабль американцев, без разрешения бросивший якорь в столичной гавани в 1853 году

А так (справа на гравюре) выглядел, по мнению неизвестного японского художника, командир этого корабля, командор Перри. Слева — его фотография
(Ещё раз отмечу, что наиболее смертоносной оказывается полная открытость после длительной изоляции — для той стороны, которая слабее. Поэтому призывы к «открытому обществу» в тех вопросах, где соперники этого общества явно сильнее, носили и носят, мягко говоря, лукавый характер).
Нетрудно поэтому было предсказать результаты, допустим, соприкосновения европейской культуры и культуры американских индейцев. Как бы мягко поначалу оно ни происходило...
Послушаем, к примеру, характерные сетования старика-индейца, записанные Джеймсом Виллардом Шульцем, долгие годы изучавшим жизнь североамериканских индейцев: «— Как хорошо, что белый торговец поселился в нашей стране, в сердце наших прерий! — говорили мы. — Теперь ни в чём не будем мы нуждаться. Сын мой, как жестоко мы ошибались!.. Мы были недальновидны. Если подумать — мы ведь не нуждались в тех товарах, какие привозили в нашу страну белые торговцы. Предки наши сами делали своё оружие и одежды и жили счастливо. Будь мы мудрее — мы последовали бы их примеру. Вторжение белых было для нас началом конца... Для них мы истребляли нашу дичь, мы соблазнились пёстрыми бусами, цветными одеялами и табаком, ружьями и огненной водой, мы позволили им укрепиться в нашей стране, и в конце концов отняли они у нас нашу землю. Близка наша гибель, и вместе с нами погибнут все народы прерий».
Теперь представим на минутку, что жизнь, миллиарды лет обособленно развивавшаяся на Земле, соприкоснулась бы с некоей «инопланетной цивилизацией» или просто жизнью с другой планеты (о чём постоянно грезят фантасты). Тут возможны два варианта: Земля могла бы оказаться в положении «слабого острова», или же в положении «сильного материка». Но каков был бы результат? Он был бы очень прост и беспощаден в обоих случаях: одна жизнь, вне всякой зависимости от своих намерений и желаний, полностью или почти полностью вытеснила бы и уничтожила другую... Просто в первом случае печальная участь постигла бы земную жизнь, во втором — наоборот. Возможность, что две обособленно развивавшиеся на разных планетах биосферы окажутся «равновелики» друг другу, настолько исчезающе мала, что едва ли поддаётся учёту...
Но это так, к слову. :)
P. S. Несколько дней назад на совсем небольшой подмосковной лужайке насчитал более 40 особей бабочек дневной павлиний глаз (Inachis io). (Правда, в кадр попадало не более двух-трёх). Бабочка эта постоянно встречается в Подмосковье, но редко в таких количествах, как этим летом. В этом году Inachis io было больше, чем белянок — обыкновенно соотношение обратное. Это, конечно, не "цунами", но тоже пример небольшой "волны жизни", которые окружают нас постоянно.


Journal information