Александр Герасимов. Художники на даче у Сталина. 1951 год
Исполнилось 135 лет со дня рождения мэтра соцреализма, "главного художника Советской страны" 30-40-х годов Александра Герасимова (1881—1963). На этой картине 1951 года он изобразил себя в гостях на даче Сталина. Сидя рядом с Климом Ворошиловым, с трубкой, как и сам вождь, он делает зарисовки происходящего. Напротив Иосифа Виссарионовича в позе примерного ученика сидит другой художник — Исаак Бродский (1883—1939), бывший до Герасимова "живописцем номер 1" СССР, изображённый не без некоторой доли иронии, а из-за спины Бродского выглядывает Евгений Кацман (1890—1976). Последний, кстати, оставил довольно интересный мемуарный очерк об этой встрече, происходившей 6 июля 1933 года, выдержки из которого приведены ниже.
"Ворошилов постучал. Нам открыли железные ворота, отдали честь, и мы у Сталина на даче. Хорошо здесь. Замечательная дача. Довольно большой дом, от которого идёт стеклянная галерейка, кончающаяся маленьким домиком. Тишина. Ни одного человека. Здесь можно думать и умственно работать. Но эти темпы в страшном разрыве с шумной на весь мир деятельностью Сталина. Эта тишина на даче, в которой особенно грандиозен Сталин.
Идём к террасе, и вдруг спокойно, в сером костюме, в сапогах, с трубкой спускается Сталин. Лицо ласковое, со спокойной улыбкой, все движения гармоничны, никакой нервозности, полное отсутствие экзальтации. Вероятно, Сталин максимально объективно воспринимает людей и события. Так волнуюсь, что не помню, как началась беседа, помню, как Ворошилов подошёл к нему первый и представил нас, начал с меня. Пошли в глубь сада. Проходя мимо грядок клубники, Ворошилов охнул от размеров клубники. Сталин пошёл к столу, над которым электрическая лампа и шнур со звонком. Ворошилов, Герасимов и Бродский стали рвать клубнику. Меня потянуло к Сталину, но Ворошилов сказал — идите рвать клубнику, а то я всё равно свою не дам. Я пошёл на грядку, а потом все вместе пошли к столу посередине сада, где Сталин, по-видимому, обедает под открытым небом. Расселись. Я дал Сталину каталог наркомовской выставки. Около размещения выставки и завязалась беседа. Заговорили о наших работах в каталоге, о Бродском и Герасимове. Сталину не очень нравится деревенская поза у Герасимова и соответственно лицо с движениями. Руки с движением, а рот закрыт. Немного остановились на глазах моего Ворошилова — почему они более глубокие, чем на самом деле?
Я сказал, что цвет глаз меняется. — Вот у Вас, Иосиф Виссарионович, мне кажется, чёрные глаза, а они янтарные, с чёрным ободком в действительности. Бродский спросил о своей работе. Сталин сказал, что он плохо знаком с его творчеством.
А. Герасимов. «В. И. Ленин на трибуне». 1930 год. Самая востребованная в послесталинский период картина художника — воспроизводилась в миллионах экземпляров
Встал Сталин — ну что, чайку попьём. Позвонил в звонок. Быстро подошла опрятно одетая, с хорошим цветом лица, женщина, но некрасивая, домработница. Быстро принесла самовар, миску с клубникой, кувшин молока и сахар. Герасимов стал разливать чай и по ошибке налил чай в кувшин, полный молока. Сталин опять позвонил и сказал домработнице — ошиблись, вы налили молоко в чай.
Хохотали все. На одной стороне Герасимов и Бродский, в конце стола Ворошилов, на другой стороне Сталин и я. Я сознательно садился ближе к Сталину, чтобы беседовать в лоб, чтобы высказать всё, всё, чем каждый мыслит и дышит."
"Я сказал:
— А ведь вот Перикл 42 года руководил демократическими Афинами и искусством Афин. За 42 года создали благодаря упорству государства величайшие, непревзойдённые шедевры искусства. Не помешал Перикл, а помог. Вот, товарищ Сталин, будьте нашим Периклом.
— Вот Ворошилов — ваш Перикл, — сказал Сталин с улыбкой. — Да, Kлимент Ефремович очень много сделал, принёс огромную пользу, художники больше всех обязаны Ворошилову.
Заговорили о необходимости заграничных поездок.
Заговорили о формализме. Сталин спрашивает с хитрой и ласковой миной, а что такое формализм? Опять берём каталог и говорим на примерах Шевченко, Штеренберга и других.
— Вот видите, Иосиф Виссарионович, здесь не важны идеи и чувства, а важны особые технические приемы, красочные пятна и т. д.
— Это никуда не годится, — говорит Сталин, — нужен живой человек, живой цвет, живая вода, движение, нужно всё живое, вот какие нам картины нужны, вот какое искусство нам нужно. Портрет должен быть похож. Непохож, значит, плохо, и это не портрет."
А. Герасимов. «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле». 1938 год. Эта картина была, вероятно, самой популярным произведением художника до 1956 года. В народе её в шутку прозвали
«Два вождя после дождя»
"— А что такое организатор: он имеет вожжи, со всеми в хороших отношениях? — спрашиваю я Сталина.
— Организатор — это человек, который объединяет около себя людей, отбрасывает негодных, легко общается с коллективом и борется с противником. Kонечно, организатор не может быть со всеми в хороших отношениях.
Есть, — прибавил Сталин, — организатор, который сразу около себя сбивает все сто человек, а есть, который отталкивает спокойно 98, оставляя только двух, а потом, через некоторое время, опять сотня собирается. В организации возможно собирать народ, объединять вокруг себя, а не отталкивать."
"— Ну что ж, давайте пройдёмся, — предложил Сталин.
"Пошли, посмотрели гречиху, целая аллея в парке Сталина. Потом ознакомились с частью парка, где Сталин разводит фазанов. Видели курицу, которая вывела из яиц фазанов.
— Мы их съедим, когда вырастут, — говорил Сталин.
Глядел на уже выросших фазанов. Самцы очень красивы, самки серые, застенчивые, прятались в кустах. Сталин рассказал, что самки вывели фазанчиков, а самец их поклевал. Пошли к площадке, где играют в городки.
— Ну что, партию сыграем? — спросил Сталин.
И деловито стал выбирать палки, долго метился, и мы стали играть в городки. Генерал был из ГПУ, Богданов, молчаливый молодой человек.
Ворошилов говорит:
— Ну что, как разделимся?
— Нет, — говорит Сталин, — делиться не будем, пусть они своим отрядом будут, а мы своим.
Сталин играл лучше всех. Его палка настигала сверху и разбивала фигуры. Kогда Сталин прицеливался с палкой, его лицо становилось подчеркнуто энергичным и красивым; мне нравилось, что у него бывает такое лицо, когда он сражается на партийных съездах, и что здесь он палкой сшибает не чурки, а троцкистских меньшевицких оппортунистов, белогвардейцев и прочих врагов. У Сталина вообще красивое лицо, а в игре особенно. Я играл безобразно плохо, немного лучше к концу. Ворошилов меня обучил на самой игре. Он нас быстро обогнал, и игра началась для нас весьма плачевно. На три фигурки меньше. Мы все разгорячились, вспотели.
— Вы везде и в городки побеждаете, — сказал я Сталину.
Он, вытирая шею платком, сказал:
— Ну что, пойдём обедать.
Богданов крикнул что-то по направлению к дому, куда мы все пошли. Помыли руки. Накрапывал дождь. Мы немного подождали, а потом пошли на верхнюю террасу, где был накрыт обед. Kаждый взял по прибору, и пошли вниз на крытую террасу. Ворошилов, неся свой прибор перед собой, сказал:
— Вот бы грохнуться.
Пришла домработница, и мы быстро сели за стол. Ворошилов, сидя за столом, сказал:
— Вот художники считают, что у вас красивое лицо.
Сталин заметно покраснел.
— Вот, — продолжал Ворошилов, — сегодня в "Правде" была напечатана твоя фотография, где "Правда"?
"Правду" долго искали. Наконец нашли. Сталину фотография понравилась. Подали щи, закуски, колбасу, икру, сливочное масло, шашлык из свинины с картошкой, что-то такое с фазанами и ещё что-то вкусное. Было вино, потом дали водку и шампанское.
— Ну что же, давайте примемся за щи, пока не остыли, — сказал Сталин. — Пока закусим.
Закусили. Потом разлили щи. Сталин взял в руки щи, потом колбасу и стал крошить в щи. Я сказал, что и здесь хочу быть сталинцем, и тоже накрошил варёной колбасы. Потом Сталин покрошил себе в щи чесноку, и мы все покрошили.
Щи действительно оказались очень вкусными. Потом ели, кто чего хочет. Я съел шашлык из свинины с картошкой. После, уже в Москве, Бродский спросил, пробовал ли я копчёную колбасу. Я сказал:
— А что, вкусно?
— Ого, — сказал Бродский и сделал такое лицо, и я понял, что дело нешуточное. Kак-то на перемене Герасимов рассказал один анекдот, второй, третий. Всем очень понравилось. Сталин, смеясь, рассказал два, один про аппендицит, второй про себя: если Молотов — Скрябин [настоящая фамилия Молотова. — Прим. автора блога], то Сталин — Бетховен. Потом Сталин прочел послание украинцев турецкому султану, эту бумажку Сталин всегда носит при себе, и, когда она портится, ему эту бумажку переписывают. Мы несколько раз поднимались, чтобы уйти, но Сталин нас не отпускал. Заговорили про сионизм. Между прочим, разговор как-то зашёл про сионизм в искусстве. Я сказал, что страсть везде одна и та же — половая. Сталин сказал:
— Прав Kацман.
Герасимов незаметно делал наброски. Бродский сделал минутный набросок со Сталиным на фоне вечернего пейзажа с луной. Пили за советское искусство, за Сталина. Сталин предложил выпить за меня. Рассказал, что был у меня в мастерской и что у меня очень хорошие работы. В половине двенадцатого уже Сталин предложил тост за русский народ:
— Давайте выпьем за советский народ, за самую советскую нацию, за людей, которые раньше всех совершили революцию. За самую смелую советскую нацию. Я специалист по национальным делам. Я кое-что в эти дни прочитал. Я сказал как-то Ленину: самый лучший народ — русский народ, самая советская нация. Центр революции — Москва. Если крепка Москва, то крепко дело революции. На армию не надейся, Восток обманет, как только дрогнет Москва. Москва разнесёт Восток вдребезги. Выпьем за советскую нацию, за прекрасный русский народ.
Здесь любопытно то, что многие представляют вождей в виде живых схематических справочников по марксизму-ленинизму. Это сплошная бездарная фантазия. И именно Сталин и Ворошилов очень человечны и эмоциональны, и именно благодаря этой человечности и эмоциональности советское государство успешно развивается. Человек — схематик и справочник скверно бы управлял государством — сухо и бездарно, скучно и мертво. Я спросил у Сталина:
— Связан ли вкус с мировоззрением?
— Kонечно, связан, — сказал Сталин. — Это для меня очень важное замечание. Так как я убежден, что не может быть разрыва между мыслями и чувствами. И я часто в своих речах на это указывал."
А. Герасимов. «Гимн Октябрю». 1942 год. Эта картина, по данным Исторического музея, где она находится, является наиболее популярной работой художника в настоящее время. Любопытно, что она изображает торжественное заседание в Большом театре в 1942 году по случаю 25-летия Октября, которого (заседания) никогда в реальности не было. Или, можно сказать, что оно состоялось только на картине Герасимова
Journal information