А между тем вот он, как гласит подпись на обложке журнала (рисунок Бориса Ефимова) — «самый популярный человек в мире».
Христиан Георгиевич Раковский (1873—1941). На фоне его пиджачного кармашка нарисован крохотный Джеймс Рамсей Макдональд, премьер-министр Британской империи, самой могущественной мировой державы того времени. Но почему всё-таки Раковский?
Потому что Раковский был в тот момент советским полпредом в Англии и представлял перед всем миром и СССР, и Коминтерн. Мировую революцию, одним словом.
На этой известной шуточной картинке мы тоже видим Раковского — между Каменевым и Сталиным:
Рисунок Л. М. Журнал «Красный перец», 1923. «Большевики, пишущие ответ аглицкому керзону»
И на этом белогвардейском плакате Христиану Раковскому тоже нашлось «почётное» место (в центре). Как известно, нет более высокой похвалы для революционера, чем ненависть классовых врагов :) А Раковского они ненавидели как главу правительства красной Украины.
11 сентября — день памяти Раковского, большевика, революционера на протяжении доброго полувека, участника Октября, до 1934 года — лидера левой (то есть троцкистской) оппозиции внутри СССР.
Раковский больше известен как дипломат, но, по замечанию Троцкого, «о Раковском говорить как о дипломате, значит, принижать Раковского... Раковский был писателем, оратором, организатором... одним из главных строителей Красной Армии». Но и дипломатом он был блестящим, «не только потому, что он ещё в молодые годы умел при случае носить смокинг и цилиндр, но прежде всего потому, что он очень хорошо понимал людей, для которых смокинг и цилиндр являются производственной одеждой».
Карикатура из журнала «Красный перец» 1924 года, в бытность Раковского полпредом СССР в Англии.
— Странные люди в Англии! Одни говорят: «Руки прочь от России!», и протягивают нам руки... Другие заявляют: «Не прочь руки к России», — и даже руки не подают».
Из мемуаров Надежды Иоффе: «Раковский родился в Болгарии, вырос в Румынии, образование получил во Франции, и... русский революционер. Говорил одинаково хорошо и на румынском, и на болгарском, и на русском языке, и ещё на нескольких европейских. И неизвестно, какой язык для него родной. Помню, я спросила его однажды — на каком языке он думает? Раковский подумал и сказал: «Наверное, на том, на котором в настоящий момент говорю».
Троцкий говорил о нём:
— Исторической судьбе было угодно, чтобы Раковский, болгарин по происхождению, француз и русский по общему политическому воспитанию, румынский гражданин по паспорту, оказался главой правительства в Советской Украине... В полном смысле слова международный революционер, Раковский кроме родного болгарского языка владеет русским, французским, румынским, английским, немецким, читает на итальянском и других языках. Изгнанный из девяти европейских стран, Раковский связал свою судьбу с Октябрьской революцией, которой он служил на самых ответственных постах.
Х. Г. Раковский и Л. Д. Троцкий в 1924 году. Они были знакомы с 1903 года
Ещё Троцкий вспоминал такой свой диалог с Раковским:
— Ты представлялся, говорят, британскому королю?
— Представлялся, — с весёлым огоньком в глазах ответил Раковский.
— В коротких панталонах?
— В коротких панталонах.
— Не в парике ли?
— Нет, без парика.
— Ну, и что ж?
— Интересно, — ответил он.
«Мы смотрели друг на друга и смеялись. Но ни у меня не оказалось желания спрашивать, ни у него рассказывать, в чём же, собственно, состояло «интересное» при этой не совсем обычной встрече революционера, высылавшегося девять раз из разных стран Европы, и императора Индии. Придворный костюм Раковский надевал так же, как во время войны красноармейскую шинель, как и производственную одежду».
Революционер в смокинге и цилиндре и даже порой в кюлотах, тех самых придворных кюлотах, которые отвергли ещё парижские санкюлоты (за что и получили своё прозвание). «Европеец, и настоящий европеец», — не раз с удовольствием говорил Ленин про Раковского. Владимир Ильич очень высоко оценил деятельность Раковского на Украине, в том числе мирное объединение с украинскими эсерами-боротьбистами, которого ему удалось добиться. «Вместо восстания боротьбистов, которое было неизбежно, — говорил Ленин, — мы получили, благодаря правильной линии ЦК, великолепно проведённой т. Раковским, то, что всё лучшее, что было в среде боротьбистов, вошло в нашу партию под нашим контролем, с нашего признания, а остальное исчезло с политической сцены. Эта победа стоит пары хороших сражений».
С конца 1927 года, когда троцкистская оппозиция потерпела поражение, для Раковского наступила полоса ссылок. Любопытное свидетельство оставил американский журналист Луис Фишер, встречавшийся и беседовавший с ним в ссылке в Саратове в 1929 году: «Иногда я сопровождал его в столовую; люди глубоко кланялись и снимали шапки, потому что этот политический преступник в изгнании был наиболее известным и наиболее уважаемым жителем Саратова».
И в ссылках Раковский продолжал напряжённо работать. Вот в качестве иллюстрации две небольшие цитаты. Первая отражала точку зрения большинства партии:
«Что касается классовой природы нашего государства, то я уже говорил выше, что Ленин дал на этот счёт точнейшую формулировку, не допускающую никаких кривотолков: рабочее государство с бюрократическим извращением в стране с преобладанием крестьянского населения». (И.В. Сталин, 15 марта 1927 года)
А эта цитата — из обращения левой оппозиции в ЦК ВКП(б) и ко всем членам партии в апреле 1930 года. Оно было подписано Х. Раковским, В. Коссиором, Н. Мураловым и другими вождями оппозиционеров:
«От рабочего государства с бюрократическими извращениями — как определял Ленин нашу форму правления — мы развиваемся к бюрократическому государству с пролетарско-коммунистическими пережитками».
Первая цитата — общая констатация, с которой к середине 1927 года, как мы видим, ещё соглашались и сталинцы, и троцкисты.
Вторая — более чем смелый (и теоретически, и практически) теоретический вывод, к которому пришла троцкистская оппозиция внутри СССР. Кстати, примечательно и то, что в апреле 1930 года оппозиционеры, находившиеся в ссылках в СССР, ещё имели, пусть и нелегальную, возможность общаться, формулировать свои политические платформы и публиковать их за рубежом, в «Бюллетене оппозиции» Троцкого. В 1930 году от этого прогноза можно было просто отмахнуться. В 2016 году, на развалинах СССР, из которых (как мы хорошо видим на Украине) калёным железом выжигаются последние «пролетарско-коммунистические пережитки» (это так прямо и называется — «декоммунизация»), отмахиваться от подобной оценки и её прогноза значительно труднее...
А это из написанного в ссылке письма большевику-троцкисту Григорию Валентинову (1896–не ранее 1956) от 2-6 августа 1928 года (не путать с известным меньшевиком с той же фамилией):
«Ни физически, ни морально, ни рабочий класс, ни партия не представляет из себя того, чем они были лет десять тому назад. Я думаю, что не очень преувеличиваю, если скажу, что партиец 1917 года вряд ли узнал бы себя в лице партийца 1928 года».
Тут, конечно, невольно вспоминаются известные слова Ипполита Тэна, написавшего реакционную версию истории Французской революции: «Между уполномоченным Комитета Общественного Спасения и министром, префектом и супрефектом Империи разница невелика: это тот же человек в разных одеждах, — сперва в карманьоле, а затем в расшитом мундире».
Рисунок Ник. К. Журнал «Красный перец», 1923. Любопытны детали: жена ответственного работника (элегантного франта в галстуке и с авторучкой, символизировавшей в то время «буржуйство») читает «Тарзана». Также на рисунке присутствует прямая цитата из Маяковского: «на «Известиях» лёжа, котёнок греется».
Раковский: «Все те рабочие, которые вступили в партию после гражданской войны в подавляющем своем большинстве — после 23 года (ленинский набор) не имеют никакого представления о том, каков раньше был партийный режим. Большинство этих рабочих лишено классового революционного воспитания, которое приобретается в борьбе, приобретается в жизни и сознательной практике».
Рисунок в поддержку «ленинского набора», выполненный в форме нэповского рекламного плаката. «Сто тысяч. Без проигрыша. Исключительно выигрышное дело. Вы выиграете, партия выиграет, революция выиграет, весь мировой пролетариат выиграет. Если 100.000 рабочих будет вовлечено немедленно в РКП(б.)». Журнал «Красный перец», 1924 год
А вот что он писал тогда же об истории Французской революции, сопоставляя её с советской:
«Политическая реакция, начавшаяся ещё до термидора, заключается в том, что формально и фактически власть начинает переходить в руки постепенно уменьшающегося числа граждан. Народные массы постепенно, сначала фактически, а потом формально, устранены из управления страной... Современники французской революции, участники её, а ещё больше позднейшие историки останавливаются над вопросом: что способствовало вырождению якобинской партии?
Неоднократно Робеспьер предупреждал своих сторонников от последствий, которые может повлечь за собой опьянение властью; он предупреждал их, чтобы они, имея власть, не зазнавались, или, как он говорил, не «возгордились», или, как сказали бы мы теперь, не заражались бы «якобинчванством». Но, как мы увидим, сам Робеспьер много сделал для того, чтобы власть выскочила из рук мелкой буржуазии, опирающейся на парижских рабочих.
Но то, что сыграло крупнейшую роль в изоляции Робеспьера и Якобинского клуба, то, что оторвала массы от него – и рабочие и мелкобуржуазные, – наряду с ликвидацией всех левых, начиная с «бешеных», эбертистов и Шометта (вообще, Парижская коммуна), заключается в постепенной ликвидации выборного начала и замене его назначенством.
Рисунок Д. Мельникова. 1928 год. «Примите и ядите. Сошествие секретаря на ячейку». Вверху написано: «Протокол заседания райкома. Слушали: о секретаре для ячейки № 333. Постановили: рекомендовать тов. Палкина». Заметим, что это позиция из вполне официальной советской печати, и о том же пишет один из лидеров оппозиции
Отправка комиссаров в армии и в города, где контрреволюция подняла или пробует поднять голову, являлась делом не только вполне законным, но и необходимым. Но когда постепенно Робеспьер стал заменять судей, комиссаров различных парижских секций, бывших до этого выборными, как и судьи, когда он стал назначать председателей революционных комитетов и дошёл до того, что всё руководство Парижской коммуны заменил чиновниками, то он этим только мог усилить бюрократизм и убить народную инициативу.
Таким образом, режим Робеспьера вместо поднятия активности масс, активности, которую уже подавлял экономический, и в частности продовольственный кризис, только усугублял зло и способствовал работе антидемократических сил. Председатель революционного трибунала Дюма жаловался Робеспьеру, что он не может найти судебных заседателей для трибунала, так как никто не хочет идти. Но это равнодушие парижских масс Робеспьер испытал на самом себе, когда в день десятого термидора, раненного и окровавленного его водили по парижским улицам, ничуть не боясь, что за вчерашнего диктатора могут заступиться народные массы.
Смешно, конечно, было бы приписать назначенству падение Робеспьера и с ним вместе поражение революционной демократии. Но несомненно, что это ускорило действие других факторов...»
Раковский: «Неоднократно Робеспьер предупреждал своих сторонников от последствий, которые может повлечь за собой опьянение властью; он предупреждал их, чтобы они, имея власть, не зазнавались, или, как он говорил, не «возгордились», или, как сказали бы мы теперь, не заражались бы «якобинчванством». Но, как мы увидим, сам Робеспьер много сделал для того, чтобы власть выскочила из рук мелкой буржуазии, опирающейся на парижских рабочих.
Мы не будем здесь приводить указания современников на различные причины разложения якобинцев, как, например, стремление к богатству, участие в подрядах поставках и т.д. Укажем скорее как на известный любопытный факт – на мнение Бабёфа, который считал, что немало способствовали гибели якобинцев дворянки, к которым они были очень падки. Он обращается к якобинцам со словами: «Что вы делаете, малодушные плебеи? Сегодня они вас обнимают, а завтра задушат».
Лев Троцкий, пересказывая позднее эти слова Раковского, добавлял к ним: «Перепись жён правящего слоя в Советском Союзе обнаружила бы сходную картину». Вот любопытная иллюстрация к теме из советской печати 1920-х годов:
Рисунок Бориса Ефимова. Журнал «Прожектор», 1925. «Что делать? (Парт-этическая страница). «На первых трёх жениться нельзя; на нижней (№ 4) — невозможно...»
Получается, что, несмотря на то, что на «бывших» жениться было как бы «нельзя», иногда это становилось единственным реальным выходом из положения. Кстати, такая коллизия описана и в известном советском сериале о милиции «Рождённая революцией» (1974—1977 годы). Там жена главного героя, сотрудника милиции с первых революционных лет — бывшая дворянка, воспитанница Смольного института. И это, между прочим, вызывает нарекания в его адрес, хотя он сам — вполне рабоче-крестьянского происхождения...
Христиан Георгиевич Раковский, полпред во Франции и Георгий Васильевич Чичерин, нарком иностранных дел в посольстве Советского Сoюза. 1925
Х. Г. Раковский
Раковский и премьер-министр Болгарии Стамболийский в Генуе. 1922 год. Стамболийский записал в дневнике: «Самый сильный человек в русской делегации — болгарин Раковский».
Раковский в группе советских дипломатов
Х.Г. Раковский — председатель Временного рабоче-крестьянского правительства Украины
В 1934 году Раковский решил «примириться с партией» и сложил с себя «звание» лидера оппозиции. Виктор Серж вспоминал настроения ссыльных троцкистов в это время: «Христиан Раковский примкнул к ЦК, «чтобы вместе с партией противостоять военной угрозе». [...] Раковский сдался, но нас это не смущало. Мы говорили себе: «Стареет – попался на классический трюк: его ознакомили с конфиденциальными документами о надвигающейся войне...»
В Москве Раковского вновь посетил Луис Фишер, записавший свои впечатления: «Ссылка не надорвала его. Но он следил за Европой из Барнаула и не обнаруживал там революции. Зато он видел, как фашизм расползается из одной страны в другую... Гитлер привёл его назад к Сталину».
Решение Раковского вызвало глубокое разочарование у Троцкого. Он записал в дневнике: «Раковский был в сущности моей последней связью со старым революционным поколением... Теперь не осталось никого». Он язвительно замечал в 1935 году: «Раковский милостиво допущен на торжественные собрания и рауты с иностранными послами и буржуазными журналистами. Одним крупным революционером меньше, одним мелким чиновником больше».
А участница оппозиции Надежда Иоффе вспоминала, как родственники уговаривали её примириться с партией: «Как основной аргумент, все приводили в пример уважаемых мною старших товарищей, бывших активных оппозиционеров, к этому времени отошедших от оппозиции. В ответ на это я всегда отвечала: «А Раковский?» И именно в это время, как гром с ясного неба, появилось в газетах заявление Раковского. Написано оно было максимально сдержанно, примерно так: «Допустил ошибки... прошу вернуть в партию...» И вот тут я задумалась: может быть, я действительно чего-то не понимаю, ведь не сравнить же политический опыт мой и Раковского — человека, который занимался революционной деятельностью в течение сорока лет. В Болгарии и в Румынии, во Франции и в России. Заподозрить его в беспринципности я не могла... Я ему позвонила, и он тут же сказал: «Приходи». Жил он тогда на Тверском бульваре. Когда я пришла, с ним была дочка Лена и её муж. Лена была дочерью его жены, но он удочерил её в детстве, она носила его отчество и фамилию. Дома её называли смешным румынским именем Кокуца. А муж её был известный поэт Иосиф Уткин. Мне очень нравились его стихи, и я бы охотно с ним познакомилась. Но в ту минуту он был мне совсем ни к чему. Впрочем, они тут же ушли, и мы остались разговаривать с Христианом Георгиевичем. Он очень хорошо говорил со мной, что надо любыми путями вернуться в партию. Он считал, что в партии, несомненно, есть определенная прослойка, которая в душе разделяет наши взгляды, но не решается их высказать. И мы могли бы стать каким-то здравомыслящим ядром и что-то предпринять. А поодиночке, говорил он, нас передавят, как кур».
Если верить этому свидетельству (а почему бы ему не верить?), то получается, что Раковский, примирившись с партией, вовсе не складывал идейного оружия, а рассчитывал ещё побороться.
В Москве Раковского вновь посетил Луис Фишер, записавший свои впечатления: «Ссылка не надорвала его. Но он следил за Европой из Барнаула и не обнаруживал там революции. Зато он видел, как фашизм расползается из одной страны в другую... Гитлер привёл его назад к Сталину».
В ноябре 1935 года Раковский был восстановлен в ВКП(б), но в 1937 году такие «скрытые оппозиционеры», как он, вновь оказались под ударом... К тому времени он уже ясно видел свою судьбу, и говорил своей племяннице: «Ты же изучала французскую революцию, знаешь, как развивались события, сначала был Дантон, потом Робеспьер. У революции свои законы. Революция пожирает своих детей»...
В январе 1937 года Раковский был арестован. В 1938 году он стал одним из подсудимых публичного процесса над «правыми большевиками» Бухариным и Рыковым (хотя сам он был лидером «левой оппозиции», а отнюдь не правой). Характерный диалог из судебной стенограммы:
«Прокурор Вышинский. Я спрашиваю — каковы были ваши средства к существованию?
Раковский. Моими средствами к существованию были доходы от имущества отца.
Вышинский. Значит, вы жили на доходы в качестве рантье?
Раковский. В качестве сельского хозяина.
Вышинский. То есть помещика?
Раковский. Да.
Вышинский. Значит, не только ваш отец был помещиком, но и вы были помещиком, эксплуататором?
Раковский. Ну конечно, я эксплуататор. Получал же я доходы. Доходы же, как известно, получаются от прибавочной стоимости.
Вышинский. А прибавочная стоимость была в ваших руках?
Раковский. Да. Прибавочная стоимость была в моих руках.
Вышинский. Значит, я не ошибаюсь, когда говорю, что вы были помещиком.
Раковский. Не ошибаетесь.
Вышинский. Вот мне важно было выяснить, откуда шли ваши доходы».
В конце этого абсурдного диалога — ибо все в партии знали, что Раковский был помещиком, и доходы от своего поместья тратил на революцию — подсудимый всё же не вытерпел:
«Раковский. Но мне важно сказать, на что шли эти доходы.
Вышинский. Это другой разговор».
Суд дал Раковскому 20 лет заключения.
В сентябре 1941 года по решению Военной коллегии Верховного суда он в числе других заключённых Орловской тюрьмы был расстрелян в Медведевском лесу под Орлом.
Journal information