Ленин в спорах никогда не выбирал выражений. "Jedes Wort – ein Nachttopf und kein leerer" ("каждое слово – ночной горшок, и притом не пустой"), – этими словами Энгельса он высмеивал неистовую брань своих противников. Однако Владимир Ильич никогда не оставался в долгу, и на брань умел отвечать, как он выражался, "архиругательно". "Когда Владимир Ильич кого-нибудь громит, – замечал Карл Радек, – то он находит в нем все болезни, которые числятся в известной старой медицинской книге, находящейся у него в большом почете". Ленин действительно очень любил открывать у своих противников различные "болезни" - от эпилепсии до какой-нибудь чесотки. Одна его статья так и называется "О чесотке" и посвящена "мерзкой чесотке фразы". "Уф! – писал он. – И скверная же болезнь чесотка. И тяжкое же ремесло человека, которому приходится парить в баньке чесоточных...".
Вот самая добродушная ленинская ругань: о, мудрецы! Бывают же такие комики! Чудаки! Шутники! Наивные люди! О, комедианты! Вы – просто слезоточивые дурачки, слюнтяи. Кисейные барышни да жеманные юноши, которые "читали в книжке" и вычитали одни жеманности. Кисляи поганые, мямли, нытики, слякоть, ученые дураки и старые бабы. Святенькие, но безрукие болваны. Милейшие поросята, болтуны, оболтусы, шуты гороховые, совсем безголовые люди, пустомели, хвастуны, слепцы, тупицы первого ранга, круглые дураки, не люди, а жалкие тряпки. Пустозвонный болтун, болван, путаник первого ранга, пустолайка, поросеночек, милейший добряк, миляга, сладенький дурачок, дура петая, махровая. О, теленок! Дитя! Поистине, образец растерянного, слезоточивого и импотентного филистера! О, какое убожество! О, лицемеры! Эти глупые истерические существа, я так зол, так зол!..
Ругань покрепче: сами по себе вы – гробы повапленные. Душонка у вас насквозь хамская... Какая презренная холопская фигура! Негодяй! Сукин сын, подлец, архижулик, архимерзавец, паскудная гнида, грязная сволочь. Мазурики, подонки, каналии, лакейские души, прохвосты, хамы, архипройдохи. Сволочь и дурни! Дурачье и сволочь! Мерзавцы!.. Негодяи, которые плюют и блюют на нас.
Самый высокий градус брани: дать в морду... наплевать в харю... вдрызг уничтожить, смешать с грязью... втоптать в помойную яму... выпороть жестоко и публично... пороть всурьез... бить и драть... бить в три кнута... слизняки, шваль, гадины, вонючки, говно, говняки... не люди, а слизь и мерзость. Мы его высечем так, что до новых веников не забудет. Вас надо четыре раза расстрелять.
Столь же часто Ленин сравнивал своих противников с животными. Это дикие и бешеные собаки, сторожевые псы, тигры, ослы, шакалы, свиньи, акулы, пауки, клопы, блохи, пиявки, могильные черви, вонючие насекомые, гиены, стервятники, а также "мастодонты и ихтиозавры, ибо "зубры" – для них слишком почетное название". Среди такого зоопарка даже "страус", "комнатная собачка" или "нахохлившийся индюк" выглядят почти как похвалы.
В поисках выразительных красок Ленин прибегал и к сочным выражениям, взятым из половой области: языкоблудствовать вовсю, пачкать языкоблудством, языком распутничать, кастрировать, публичный дом, общедоступная сводница, "выкидыш, недоносок, ублюдок", труположство и т. д. Особое внимание уделено проституткам: здесь и просто "проститутки", и "проститутки либерализма", и "публичные мужчины"... Но знаменитого выражения "политическая проститутка", которое приписывается Ленину, в его сочинениях нет.
Нередко ленинская ругань обращается и на "своих": арестовать паршивых чекистов... сажать коммунистическую сволочь... подвести под расстрел чекистскую сволочь. "Мы будем достойны лишь того, чтобы нам все плевали в рожу". "Нас всех... надо вешать на вонючих веревках".
Однажды Ленин прочитал целую лекцию о ругани товарищу, который упрекнул его за резкие слова. "До сих пор я думал, что имею дело с взрослым человеком, а теперь смотрю на вас и не знаю: не дитя ли вы или по ряду соображений, ради моральности, хотите казаться дитятей. Вас, видите ли, тошнит, что в партии не господствует тон, принятый в институте благородных девиц. Это старые песни тех, кто из борцов-революционеров желает сделать мокрых куриц. Боже упаси, не заденьте каким-нибудь словом Ивана Ивановича. Храни вас Бог – не вздумайте обидеть Петра Петровича. Спорьте друг с другом только с реверансами. Если бы социал-демократия... применяла бы беззубые, никого не задевающие слова, она была бы похожа на меланхолических пасторов, произносящих по воскресеньям никому не нужные проповеди".
Владимир Ильич с удовольствием вспомнил, как великолепно бранился Маркс, и как другие революционеры умеют "так замазать морду противника, что он ее долго не может отмыть"... "Маркс и Энгельс в "хорошем тоне" смыслили мало, – замечал Ленин, – "не долго раздумывали, нанося удар, но и не хныкали по поводу каждого ими полученного удара. "Если вы думаете, – писал однажды Энгельс, – что ваши булавочные уколы могут пронзить мою старую, хорошо выдубленную, толстую кожу, – то вы ошибаетесь"". "Говорят: боритесь, но только не отравленным оружием", – замечал Ленин по поводу ругани и возражал на это слегка измененной евангельской фразой: "Поднявшие отравленный меч от отравленного меча и погибают".
Резкости и обидные выпады, считал Ленин, – это своего рода прием борьбы. В. Адоратский вспоминал: "Владимир Ильич, смеясь, говорил, что он этот прием хорошо знает: цель этого приема состоит в том, чтобы заставить противника в злобе наговорить лишнего, написать в состоянии раздражения какие-нибудь глупости. После того как противник на такую удочку попался, – тут-то его и можно разделать". "Люблю я, когда люди ругаются, – писал Ленин, – значит, знают, что делают". Однажды он сказал товарищу, с которым спорил: "Меня раздражает ваш дипломатический или, вернее, парламентский тон! Говорите же, ругайтесь, возражайте!"
"Борьбы не бывает без увлечения, – писал Ленин. – Увлечения не бывает без крайностей; и, что до меня, я всего больше ненавижу людей, которые в борьбе... видят прежде всего "крайности". Меня всегда подмывает – извините – крикнуть этим людям: "по мне уж лучше пей, да дело разумей"".
Вообще, стиль Ленина очень эмоционален. Речь обильно уснащена восклицаниями. Даже его письменные тексты пестрят междометиями и эмоциональными возгласами: уф! Бррр!.. Фи, фи! Ха-ха!! Аминь! Тьфу, тьфу! Увы, увы! Ей, ей! Гм... гм... Вот! вот! Ура!! Какие страсти! Какие ужасы! Беда! Боюсь! Какой позор! Стыд и срам! Помилуйте! Это скандал, это зарез, это крах! Швах! Это смертоубийство! Это хаос! Это верх безобразия! Какая гнусная комедия! Картина! Прелесть! Премило! И смех и горе! Вот ахинея и глупость! Вздор и вздор! Это архиглупо! Да ведь это просто галиматья, сапоги всмятку! Это чистейшее ребячество!! Сумасшествие!! Святая истина! Святители! Какая благодать! Да и тысячу раз да! Нет и тысячу раз нет, товарищи!
Ленин и на бумажной странице постоянно кипит действием, ему не хватает одних слов, он вовсю помогает своим мыслям зубами, губами, руками, ногами, призывая то "плюнуть себе в харю", то "разжевывать и вбивать в башки всеми силами". Ремарка к одной из его речей 1919 года гласит: "Ленин делает красноречивый жест ногой. Смех" (жест изображал пинок под зад). "Воняйте!!" – яростно обращался Ленин к своим оппонентам. В его текстах вообще довольно много "физиологии": здесь лязганье и скрежет зубов, ковыряние в носу, вонючие прыщи и нарывы, гной и отрыжка, слезы и текущие от удовольствия слюнки, дрожь бешенства и тошнота, пена на губах и бешеная слюна, жирные поцелуи, трупный яд, река помоев, моря вони и сто тысяч плевков... В одном месте Ленин замечает: "Это рассуждение до того прелестно по своей наивности, что так и хочется расцеловать его автора".
Уже после революции Владимиру Ильичу сообщили, что в запале спора один большевик и впрямь плюнул в своего оппонента. У Ленина такой поступок не укладывался в голове. Он стал дотошно расспрашивать виновника происшествия:
– Так что же, товарищ, неужели это было?
– Да, было.
– Так вот и было?.. Вы действительно плюнули?
– Да, так и плюнул, Владимир Ильич.
– Может быть, вы сказали: я на вас плюю, а не плюнули или плюнули в сторону?..
Этими недоверчивыми вопросами Владимир Ильич до крайности устыдил и сконфузил своего собеседника...
Некоторые шутки Ленина отдают "черным юмором": "Были бы трупы, а черви всегда найдутся". "Карась, говорят, любит жариться в сметане". "Nebst gefangen, nebst gehangen. Вместе пойман, вместе повешен". Ленин шутит, что хотел бы поддержать одного противника "так же, как веревка поддерживает повешенного". Он старается воздействовать не только на зрение, но и на все чувства читателя: "Есть изречение: не тронь – не воняет"; "Его приходится сравнить с гнилым яйцом, которое лопается и шумно и с особенно... пикантным ароматом"; "Можно жить около отхожего места, привыкнуть, не замечать, обжиться, но стоит только приняться его чистить – и вонь непременно восчувствуют тогда все обитатели не только данной, но и соседних квартир"; "Чувствуешь себя так, как будто бы под носом у тебя начали разворачивать накопившуюся с незапамятных времен груду нечистот".
Была ли ругань Ленина совершенно лишена "личного чувства", как у Рахметова из "Что делать?"? Во всяком случае, нередко после обмена яростнейшей бранью он мирился со своими противниками. И тогда полностью восстанавливал с ними дружеские отношения. Никакой "тени прошлого" не оставалось: все сказанное мгновенно предавалось забвению. Предлагая в одном случае примирение своим противникам, он замечал: "Все личное (неизбежно внесенное острой борьбой) пойдет в минуту насмарку". "Когда Ильича противник ругал, – писала Крупская, – Ильич кипел, огрызался вовсю, отстаивал свою точку зрения, но когда вставали новые задачи и выяснялось, что с противником можно работать вместе, тогда Ильич умел подойти ко вчерашнему противнику как к товарищу. И для этого ему не нужно было делать никаких усилий над собой".
Сколько резких слов Ленин потратил, например, на Троцкого. "С Троцким, – ядовито замечал он, – нельзя спорить по существу, ибо у него нет никаких взглядов". Он клеймил Троцкого как пустозвона, проходимца, негодяя, мерзавца, шельмеца, тушинского перелета, Ноздрева, Балалайкина, Тартарена из Тараскона, Иудушку... Но после всего этого в ноябре 1917 года невозмутимо назвал "лучшим большевиком". "У нас нет ни тени озлобления против лиц... У нас нет чувства мстительности", – замечал Ленин о большевиках. "Никому из нас не приходит в голову брать что-либо назад или хныкать по поводу "озлобления спора"".
P. S. Данный текст – главка из книги "Другой Ленин", полностью прочесть которую можно здесь.
Некоторое общее представление о книге может дать рецензия (отрицательная) из журнала "Профиль" (автор – Ольга Костюкова):
"Книга Александра Майсуряна "Другой Ленин" – отчаянная попытка вернуть "живому трупу" (кстати, Мавзолей вновь открыт для посещения) отблеск прежнего сияния. Автор с умилением живописует детские забавы "любознательного, подвижного мальчика" и спортивные занятия взрослого Ильича: "он очень любил всякие игры на воздухе: городки, крокет", в Швейцарии "часто отправлялся на прогулку в горы", увлекал соратников "на велосипеде за 50-70 верст". Чуть не полкниги посвящено рассказам о том, как Ленин "музицировал", "увлекался Некрасовым", читал в подлиннике "Фауста" и знал наизусть "несколько тирад Мефистофеля". О людоедских подвигах Ильича Майсурян старается скромно умолчать, прикрываясь ленинскими же цитатами о том, что "революции не сделаешь в белых перчатках". Сладострастно повторяя площадную брань пламенного революционера в речах и статьях, автор и тут находит "милые черты". Как оказалось, Ильич легко забывал оскорбления, отпущенные им в адрес противника, и "все сказанное мгновенно предавалось забвению".
Journal information