"Руже де Лиль впервые исполняет Марсельезу." Картина Исидоре Пильса (1849).
В эпоху Империи и Реставрации (1804—1830 гг.) "Марсельеза" была запрещена. А государственным гимном она вновь стала лишь в эпоху Третьей республики (1871—1940). Это, пожалуй, актуально для нашей эпохи, аналогичной французской Реставрации, когда революционные символы в бывшем СССР тоже запрещают, изгоняют или громят (ср. недавний "ленинопад" в Украине). Однако со временем они непременно возвращаются...
И в тот же день, 25 апреля 1792 года, когда вдохновение посетило Руже де Лилля, на Гревской площади в Париже впервые была применена гильотина в качестве орудия казни. Обезглавили обычного уголовного преступника — вора Николя Пеллетье. Собравшаяся толпа зевак была разочарована и обескуражена механической быстротой совершившейся казни и скандировала: "Верните нам виселицу!". Любопытно, что король Людовик XVI (ещё царствовавший в тот момент) принимал участие в рассмотрении проекта гильотины и даже собственноручно поправил что-то в чертеже её ножа, буркнув при этом: "Ведь не у всех же одинаковые шеи". 21 января 1793 года он сам сложил голову на этом устройстве...
Казнь Людовика XVI. Автор картины — Georg Heinrich Sieveking
Наверное, есть нечто глубоко символическое в том, что "день рождения Марсельезы" и "день рождения гильотины" во Французской революции — это один и тот же день, 25 апреля 1792 года. Суть любой настоящей революции — в упразднении прежней общественной элиты и порядков, которые поддерживали её господство. А можно ли это сделать без применения хирургии, одним "консервативным лечением"? Едва ли. Так что высокий порыв воодушевления и "революционная хирургия" тесно связаны между собой.
Когда в феврале 1918 года наследники якобинцев — российские большевики и левые эсеры — обсуждали проект воззвания "Социалистическое отечество в опасности!" (название, тоже позаимствованное из эпохи Французской революции), то нарком юстиции левый эсер Штейнберг предложил убрать из текста угрозу расстрелами, "как нарушающую пафос воззвания".
— Наоборот! — воскликнул Ленин, — именно в этом настоящий революционный пафос (он иронически передвинул ударение) и заключается. Неужели же вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?
Эта дискуссия Штейнберга и Ленина продолжалась и позднее. В своей книге, изданной в 20-е годы в Берлине, бывший нарком писал: "Там, где революция действительно доходит до такого рокового распутья, что только два есть выхода — либо террор, либо отступление, — там она должна для себя избрать последнее..."
Ленин возражал — не ему одному, но многим, кто рассуждал подобным образом: "Они слыхали... что революцию следует сравнивать с актом родов, но, когда дошло до дела, они позорно струсили... Возьмём описание акта родов в литературе, — те описания, когда целью авторов было правдивое восстановление всей тяжести, всех мук, всех ужасов этого акта, например, Эмиля Золя «La joie de vivre» («Радость жизни») или «Записки врача» Вересаева. Рождение человека связано с таким актом, который превращает женщину в измученный, истерзанный, обезумевший от боли, окровавленный, полумертвый кусок мяса... Кто на этом основании зарекался бы от любви и от деторождения?"
...А французская гильотина оставила потомкам в наследство целую коллекцию знаменитых последних слов и реплик, произнесённых на ней перед исполнением приговора. Вот некоторые фразы из этого числа:
Король Людовик XVI (1793 г.): «Я умираю невиновным. Прощаю вас и желаю, чтобы моя кровь послужила на благо французов».
Королева Мария-Антуанетта (1793 г.), перед эшафотом наступив палачу на ногу: «Прошу прощения, месье».
Бывший мэр Парижа Байи (1793 г.) палачу, который упрекнул его за то, что он дрожит: «Дрожу, но от холода».
Жирондистка Шарлотта Корде (1793 г.) палачу: «Что! Уже?»
Бывшая фаворитка короля графиня Дюбарри (1793 г.): «Ещё минутку, господин палач».
Жирондистка мадам Ролан (1793 г.): «Ах, свобода! Каких только преступлений не совершают, прикрываясь твоим именем!»
Якобинец Дантон (1794 г.) палачу, который пытался помешать ему обнять соратника Эро де Сешеля: «Болван, ты не помешаешь нашим головам целоваться в корзине». И ещё: «Покажи мою голову народу, она того стоит».
Якобинец Камиль Демулен (1794 г.): «Чудовища, которые меня убивают, ненадолго переживут меня!»
Революционный прокурор Фукье-Тенвиль (1795 г.) толпе: «Я хотя бы умираю сытым!».
Journal information