Портрет И. В. Сталина. Фотограф М. С. Наппельбаум. 1930-е.
Устрялов в 1929 году считал, что Сталин не подходит на роль "русского Наполеона": "Он слишком "честен" для Бонапарта... и несколько старомоден". Поэтому, по Устрялову, он, вероятно, "погибнет русским Робеспьером; вернее всего, в один прекрасный день его забрыкают собственные ослы, жаждущие спокойных стойл"
Итак, вождь сменовеховцев Николай Устрялов стойко снёс неожиданный удар истории: что революция не пошла по "малому кругу", на который он так рассчитывал и который уверенно предрекал. И вырулила в 1929 году на гораздо более долговременный "большой круг", ударив по тем самым слоям, на которые он возлагал такие надежды: по новой буржуазии (нэпманам) и "крепким мужичкам". Но несмотря ни на что Устрялов продолжал гнуть свою линию и упрямо искать "российского Бонапарта". В конце 1929 года он сквозь зубы признавал, что классовая война в обществе, вопреки его предсказаниям, разгорелась вновь:
"Nous y sommes. [Мы здесь]. Начинается интереснейший этап нашей великой революции. Организационно революция убита. Политически она живёт — пусть камфорными впрыскиваниями, но живёт. Больше того: мы переживаем сейчас полосу позднего, искусственного экстремизма, едва ли не рецидив крестьянской гражданской войны. Страна — в лихорадке."
Но упорно повторял свой долговременный прогноз:
"Революция — достойная вещь, но она не может быть перманентной. В основном, — старик Карамзин был всё-таки, повидимому, не так уж неправ. Ещё до него жирондисты, умирая, назвали революцию Сатурном, поглощающим своих детей. А затем — всякой революции надо же и честь знать. Задерживаясь дольше, чем нужно, на подмостках истории, она рискует впасть в ridicule [смешное]. Но смешное — убивает: не физически, а, что гораздо хуже, морально. <...> "Хорошо умереть молодым"... Ещё в большей степени это приложимо к революциям: переживая себя, они заглушают трагедию анекдотом.
Оды торжественное о — звучало уместно в 19, в 20 годах. Но разве к лицу оно ныне нашей родной, но двенадцатилетней старушке? Смотришь, как она возится в просиженных креслах и смурыгает носом от волнения — и озираешься: вот-вот одернет её суровый распорядитель, дух истории. Лежать бы ей в могилке, "утопающей в цветах", и млеть там от надгробных од...
La Revolution est morte — vive la Revolution [Революция умерла — да здравствует революция]:
И эту гробовую дрожь,
Как ласку новую, приемлю...<...>
Я был неправ в 19 году. Умри тогда революция, она не успела бы проявить своего сатурнова аппетита. Вы ещё не видите, что она, по жирондистам и Карамзину, закусывает своими детишками. Что за куриная слепота? А Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек, Раковский, Шляпников, Бухарин, Томский, Смилга, Преображенский и прочая, и прочая? Протрите глаза. Вся железная когорта — в лужёном желудке Сатурна. А на её местах новые люди, новое племя: по воспитанию кубяки и молотовы, а по убеждению... беседовские [советник посольства СССР во Франции, в 1929 году бежал из-за опасения ареста за хозяйственные преступления. В 1930 году заочно осуждён в СССР за растрату]!.. <...> Но не нужно даже быть археологом, чтобы поставить прогноз: среда бонапартистской "реакции" зреет, почти созрела."
Как видим, Николай Васильевич вполне верен себе! :)
Он продолжал:
"В чём сущность бонапартизма? Он — подлинная кодификация революции. Он — сгусток подлинных революционных соков, очищенных от романтических примесей утопии с одной стороны, и от старорежимной отрыжки — с другой. Он — стабилизация новых социальных интересов, созданных революцией. Он — равнодействующая революции, её осуществленная реальность. Это — реакция, спасающая и закрепляющая революцию, по речению писания: не оживет, аще не умрёт. <...> Итак, нашей Анне Петровне 12 лет, а год можно ныне считать едва-ль не за десять. Старушка должна помереть, чтоб воскреснуть: Сетницкий [пропагандист учения Н. Фёдорова о воскрешении], где ты? Конечно, смерть есть лишь один из моментов жизни. Ещё и ещё — да здравствует революция: она снова станет — уже преображённая — гением чистой красоты:
Анна встанет в смертный час!
Конечно же, у нас должны остаться и партия, и коминтерн, и советы. Но партия — cекретаризируется, коминтерн — руссифицируется (социализм в одной стране), советы — вместе с партией — декоммунизируются."
Как видим, популярное ныне кое-где словечко "декоммунизировать" имеет весьма давнюю историю! Хотя прав был или не прав профессор в своём выводе — в 1929 году! — вопрос спорный.
"Такова историческая тенденция большого масштаба; я не говорю, что она уже стала завершённой реальностью. История революции — вещь кровавая и шероховатая, колючая. Это — общий прогноз, диктуемый пристальным анализом: бонапартизм."
"Мамелюки.
Врагов своих убрав, охаяв,
Я подберу из всех чинов
Комплект честнейших дураков
И очень умных негодяев.
(Безыменский, "Выстрел")
Сейчас лишь достоверно, что партия секретаризуется. Тут великая историческая роль Сталина. Он окружил власть нерассуждающими, но повинующимися солдатами от политики: мамелюками".
Н. Устрялов (1929): "Сталин окружил власть нерассуждающими, но повинующимися солдатами от политики: мамелюками"
"Достойна восхищения его расправа с партийным мозгом. Сливки партии стали воистину битыми сливками (пользуясь жестоким большевистским "мо" об интеллигенции). Я читал на днях "Большевика" и "Ком. Интернационал" — и ошеломлялся: у партии не осталось ни одного идеолога, ни одного теоретика, ни одного публициста. Ни одного!
Где бой кипел, там прах лежит.
Так нужно — и так есть. Поразительно ловкими маневрами, быть может, даже бессознательно, как медиум (l'homme s'agite, mais Dieu le mene [человек предполагает, а бог располагает]), партийный диктатор завершил процесс формальной дереволюционизации, всесторонней мамелюкизации правящего слоя. Прощай, допотопный, подпольный, подлинный революционизм! Здравствуй, новая, прекрасная, великая государственная лойальность! Да здравствует усердие вместо сердца и цитата вместо головы! Слава вечным словесам утверждения: "принято единогласно".
..."Und der Esel schrie: J-a, J-a!..." (Neitzsche)."
["И осёл ревел: И-а, и-а (да, да)!" (Ницше).]
Относительно "жестокого большевистского "мо"" Устрялов имел в виду гулявшую в 20-е годы шутку (цитируется по журналу "Мухомор" за июнь 1922 года):
"— Интеллигенция — сливки России.
— Да ещё какие!
— Битые сливки."
Другой вариант, из журнала "Красный перец" за 1924 год:
"В Берлине.
— Видишь это кафэ. Здесь собираются Милюков, Бальмонт, Мережковский — буквально сливки эмиграции.
— Гм... вернее, битые сливки".
Устрялов (1929): "Слава вечным словесам утверждения: "принято единогласно". Возможно, он писал это под впечатлением вот таких карикатур, как эта. "Принято единогласно!" Рисунок Д. Мельникова. "— За резолюцию оппозиции голосуют или за продолжение времени оратору?". 1927 год, сентябрь. Автор карикатуры смеётся над единственным делегатом, голосующим (в Колонном зале Дома Союзов) за оппозицию
Затем Устрялов переходит к придирчивому анализу главы партии — Сталина — на предмет того, подходит ли он на чаемую роль "советского Бонапарта".
"Идём дальше. Ну, хорошо, партия революционно обездушена и обезмозглена.
Но её "хозяин"? Да, тут загвоздка. Сейчас её руководство — ещё старо-революционного стиля. Сталин формально осуществил термидор и формально подготовил брюмер.
Ну, а по существу? [...]
Сталин сам — человек "мозга" и "железной когорты", человек революционной воли и старого подполья. Теперь весь вопрос — сможет ли этот человек дать стране реальный термидор и реальный брюмер.
Если да, он окрасит собою большой и блестящий период русской истории.
Если нет, он погибнет русским Робеспьером; вернее всего, в один прекрасный день его забрыкают собственные ослы, жаждущие спокойных стойл. Или — или: tertium non datur [третьего не дано]. О, как хотел бы я верить вместе с вами в это tertium!..
Ослы необходимы истории. Но пророк, их ведущий, должен быть её интимным и непосредственным поверенным.
До сих пор — три года — товарищ Сталин был им. Годен ли он и для следующего этапа? Хорошо бы ответить да. Боюсь, однако, что история скажет нет: он слишком "честен" для Бонапарта... и несколько старомоден. Хотя... поживём — увидим."
Но если не Сталин, то кто же? Устрялов продолжал свои поиски... В 1932 году, как видно из его переписки, он всерьёз раздумывал над тем, не поддержать ли лозунг "С партией — против Сталина!". В 1934 году писал в частном письме: "Помните, как два года тому назад Вы решительно убеждали меня писать явно и резко антисталинскую статью ("С партией против Сталина"); что было бы, послушайся я Вас тогда! [...] Ваша мысль чересчур смела и прямолинейна. Такое "сознание" не соответствует нашему "бытию", которое не изменить поспешными, резкими решениями, рискующими показаться лицемерием".
Иначе говоря, соглашаясь по существу быть "против Сталина", Николай Васильевич считал большой ошибкой сказать это "прямолинейно", публично. В 1935 году он вернулся в СССР, в котором бывал и ранее, но жил и работал в Харбине на КВЖД (это позволяло ему не считаться эмигрантом).
А публицистическая карьера Устрялова между тем резко устремилась вверх.
Запись в его дневнике от 15 июня 1936 года: "Дебют в ...«Правде»! Да, странно было бы подумать это, скажем, в 17-м, 19-м, 30-м и проч. годах. Да, да, дебют в «Правде», на тему нашей новой Конституции: — Документ мирового резонанса. Третьего дня часов в одиннадцать — звонок... то бишь стук в дверь. Я был один дома. Открываю. Молодой человек журналистского облика. Сотрудник «Правды». Второй день меня разыскивает. Редакция просит меня на страницах газеты высказаться по поводу проекта новой Конституции. Желательно получить статью немедленно. Строк полтораста. Он может подождать, погулять." А Устрялов — вот незадача! — и не читал ещё проекта Сталинской Конституции! "После поисков газетного номера и некоторого раздумья — решаю ехать с товарищем в Москву и ориентироваться в деле на месте. Побрился (был невероятно лохмат), переоделся, — поехали... Огромное здание комбината «Правды» на Ленинградском шоссе. Коридорная система. Удобные, спокойные кабинеты. Последние номера «Правды». Между прочим, статья Радека о конституции. Не слишком искромётная."
И вот, наконец, в сентябре 1936 года случилось событие, определившее дальнейшую судьбу Устрялова. Он встретился с человеком, который и стал его последним "кандидатом в Бонапарты". Это был маршал Михаил Тухачевский. Тот пригласил его встретиться и побеседовать. Из показаний в следственном деле Устрялова:
"Вопрос: Вы до приглашения Тухачевского были когда-либо с ним связаны?
Ответ: Нет. Но я о нём много слышал, читал написанную о нём зарубежную литературу и в моих мыслях Тухачевский не раз смутно выплывал (во время расцвета моих термидорианских и бонапартистских теорий) как подходящая кандидатура в русские Наполеоны. Свои произведения, печатавшиеся в Китае, я посылал и Тухачевскому (также я их посылал руководителям ВКП(б) и руководителям Наркоматов), и мне было интересно его повидать и побеседовать.
Вопрос: Где вы с ним встретились?
Ответ: Вечером, в тот день, когда я дал согласие на встречу, — ко мне Тухачевский прислал машину, и я приехал к нему на квартиру, где-то в районе Мясницкой (точного адреса не помню). Встретил он меня лично и повёл в одну из комнат. Кроме нас, никого не было. После первых приветствий... Тухачевский, отметив, что он знаком с некоторыми моими книжками, — выразил удовлетворение по поводу появления в «Правде» моего отзыва о новой Советской Конституции. Появление моего имени в советской прессе должно означать, что это имя мало-помалу перестает быть одиозным. Затем беседа, по инициативе Тухачевского, перешла на общеполитические темы... Эта беседа своим содержанием была для меня полной неожиданностью."
Михаил Тухачевский
Что занимало Устрялова как политика в эти месяцы? Только что, 25 августа, состоялся первый расстрел бывших вождей большевиков — Зиновьева и Каменева. Это, разумеется, произвело на всех сильное впечатление. Устрялов воспринимал это событие как часть общей политики движения к "бонапартизму" в СССР. Сюда, по его словам, он относил "такие мероприятия правительства, как установление званий, орденов, введение института маршалов, восстановление казачества и т. д. … Появление «знатных людей» как бы подчёркивало создание новой знати, то есть опять-таки наводит мысль на аналогию с эпохой Бонапарта. Я говорил, что казнь зиновьевцев — есть первое в истории русской революции применение якобинских методов борьбы с революционерами: мокрая гильотина – вместо сухой".
Очень любопытно Устрялов увязывал казнь бывших вождей революции с торжеством той самой преемственности, о которой, собственно, мы и ведём здесь речь.
Михаил Тухачевский. Январь 1936 года, по дороге в Лондон, где маршал возглавлял советскую делегацию на похоронах короля Георга V. По Устрялову, "подходящая кандидатура в русские Наполеоны". Но кандидатура у истории "не прошла"...
Тухачевский в беседе пролил бальзам на душу старого белогвардейца, когда мягко высказался за "необходимость сгладить остроту противоречий между Советским государством и внешним миром, хотя бы даже за счёт некоторого отступления от проводимой ныне партией политической линии. Поскольку такое смягчение противоречий диктуется обстановкой – на него нужно идти".
Также маршал намекнул, как понял Устрялов, на свою связь с "реальными политиками" из группы Бухарина. Тот самый Бухарин, который в 1925 году нещадно громил Устрялова, теперь оказывался его союзником, как и Тухачевский! Впрочем, Устрялову было не привыкать к таким резким поворотам.
А в декабре "Известия", редактируемые Бухариным, уже заказывали Устрялову большую теоретическую статью о социализме!
Устрялов не верил сам себе (из его дневника): "К чему эта акция? Неужели и впрямь моё имя способно появиться на столбцах руководящей советской прессы?! Invraisemblable. [Невероятно.]"
Запись от 18-19 декабря 1936 года: "Именинный подарок — сегодняшний номер «Известий» с подвалом «Самопознание социализма». Напечатали целиком и полностью. С тремя-четырьмя небольшими поправками. Большая политическая статья на страницах советских «Известий»! Хочется протереть глаза:
— Что это? Не сон ли? Нет, не сон. Явь. Волнующая и почти головокружительная. Поистине, — es schwindelt!.. [Это головокружительно!] Неужели и впрямь я «имманентен» вполне, по-настоящему, великому советскому государству и его идее-правительнице? Если б так!.. Однако, статья-то в самом деле глядит со страницы «Известий». Это — «не обещание, а факт».
Но в мае-июне 1937 года всё быстро кончилось. 22 мая — арестован маршал Тухачевский. 6 июня — арестован Устрялов... 14 сентября — Устрялов осуждён и в тот же день расстрелян за "контрреволюционную связь с Тухачевским". Как ни странно, но поддержка красного маршала обошлась ему гораздо дороже, чем поддержка белого адмирала!
Выводы?.. Очевидный вывод: профессор Николай Васильевич дважды (а с "русским Баррасом" Красиным — трижды) фатально ошибался в оценке перспектив избранного им кандидата в "русские Бонапарты". Причём последняя ошибка оказалась роковой для него самого...
А был ли Сталин "русским Робеспьером, которого забрыкали собственные ослы, жаждущие спокойных стойл"? Те самые, которые, по Устрялову, до этого дружно ревели ему "йа, йа!" ("да, да")? Это вопрос дискуссионный... Однако тот факт, что главным побуждением развенчания "культа личности" в 1956 году была именно "жажда спокойных стойл", едва ли можно опровергнуть.
Ну, а преемственность... Как нетрудно видеть, она в тот момент уверенно прокладывала себе дорогу сквозь все политические хитросплетения.
Между прочим, если взять статью Устрялова для "Известий" за декабрь 1936-го, то обнаружится забавная вещь. Из статьи:
"Говорят, когда чёрт болен, он читает библию. На смертном одре старый мир, разбирая по складам роковые огненные знаки, начертанные на всемирно-исторических небесах, силится продлить свои дни мимикрией и фальсификацией. Бесплодный труд! В больших делах напрасны мелкие увёртки. <...> Перечтите первую главу Конституции. В этих скупых, кратких, спокойных строках — целая эпоха. Это — великая хартия социального раскрепощения. Это — золотая булла рабочих и крестьян. Новый мир не только родился, — он уже вступил в совершеннолетие. <...> Тяжкая схватка нового со старым у нас позади. Новый мир победил и закрепляет победу великим актом самопознания — всенародной конституционной хартией".
Если вчитаться в эти строки, то становится ясно, что это просто-напросто велеречивое переложение его же собственных слов (с долей самоиронии): "В чём сущность бонапартизма? Он — подлинная кодификация революции. Он — сгусток подлинных революционных соков, очищенных от романтических примесей утопии с одной стороны, и от старорежимной отрыжки — с другой. Он — стабилизация новых социальных интересов, созданных революцией. Он — равнодействующая революции, её осуществлённая реальность".
Но что-то пошло не так... :(
(Продолжение следует).
ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ
Journal information