"На революционном посту.
Иностранец. — Скажите, гражданин, что это? Возобновился красный террор?
Гражданин. — Нет. У нас, в Москве, милиция провожает домой тех, кто крупно выиграл." Рисунок К. Е. (Константина Елисеева, 1890—1968). Журнал "Красный перец", 1923 год
На самом деле сейчас, с расстояние почти в столетие, трудно даже понять и оценить, насколько темой преемственности была пропитана вся атмосфера эпохи нэпа. Эту тему освещали, обсуждали, дискутировали со всех сторон и углов зрения. Она находилась — под разными именами — постоянно в центре внимания. Разумеется, понимали её именно так, "как надо", с марксистской точки зрения — как ползучее возвращение буржуазии и буржуазных отношений (о чём я и пишу сейчас в данной серии постов, и что в наше время далеко не для всех столь ясно). А значит, и всего с ними связанного.
Из современности 20-е годы видятся самыми революционными, и вопрос о возврате прошлого кажется надуманным. Но в 20-е годы буржуазия была налицо, и возвращение прошлого — в известных пределах — тоже налицо, и поэтому вопрос вставал очень остро.
Приведу лишь две крайние точки зрения на этот счёт. Первая — монархиста-эмигранта Василия Шульгина — который в 1925-1926 годах, в разгар нэпа, совершил тайное путешествие по СССР. И написал на основе увиденного книгу "Три столицы". Из книги:
"Извозчик… «Как много в этом слове…» Извозчик… Сколько лет я не слышал этого мощного зыка, совершенно недопустимого в Европе. И он подлетел, настёгивая лошадь, с худой сбруей и рваной полостью. Всё, как было, только похуже. Позднее я понял, что это вообще самая краткая характеристика современной России: всё, как было, только хуже."
"Это был самый настоящий, самый обыкновенный вагон второго класса, старый русский вагон... «Всё было, как раньше» и только чуточку похуже… Уютно растянувшись, я почувствовал прилив национальной гордости. Нигде в целой Европе вы не найдёте такой роскоши, или, вернее сказать, милосердия к пассажирам, как в России. В любой стране в Европе меня бы подвергли китайской пытке теснотой и бессонницей, засунув восемь пассажиров в купе, где русские помещают четыре. Вот она широкая, русская натура… И я растянулся во весь рост и блаженствовал, покачиваясь чуть-чуть на мягких, убаюкивающих рессорах. Хорошую закваску дала царская Россия железным дорогам, и её традиции свято восстановил СССР.
Засыпая, я слышал, как колеса пульмановского вагона мягко выстукивали:
Отречёмся от старого мира…"
Беседа Шульгина со старым большевиком, членом КПСС с 1896 года Фёдором Николаевичем Петровым (1876—1973). 1961 год
В конце разговора со старым монархистом Петров согласился пожать руку Шульгину. Тот мог торжествовать (и в реальности смеялся над своим оппонентом, которого называл "очень глупым")...
А это противоположная точка зрения — заметка "Вместо", подписанная "Векум", из советской печати 1922 года. Она как бы отвечала тем, кто рассуждал так, как Шульгин — что прошлое вернулось, "только чуточку похуже".
"Обыватель, вечный матёрый обыватель ехидно кривил рот:
— «Бегают, спешат, суетятся, кричат — Пятая годовщина, Пятая годовщина! Цацкаются с ней, с Пятой годовщиной, праздник тоже нашли! А какой в ней толк, в Пятой годовщине?
— Всё по-старому: театры, рестораны, даже трамваи, даже дворники! Вместо городового — милиционер, вместо министров — наркомы, вместо городской думы — совет, в школах вместо «Боже, царя храни» — «Интернационал» учат, вместо господина — говорят товарищ... Только и всего...»
И никак не могли втолковать обывателю, что в этой маленькой частице «вместо» и есть вся революция..."
(Продолжение следует).
Во время съёмок фильма "Перед судом истории" (1964). Монархист В. В. Шульгин в Кремлёвском дворце съездов
UPD. Не все поняли, почему книга Шульгина оказалась такой полезной для СССР, что ради неё чекисты пошли даже на видимость провала в своей работе: один из лидеров контрреволюции беспрепятственно побывал в СССР и безнаказанно вновь ускользнул за границу!
Поэтому приведу обширные цитаты из рецензии на книгу Шульгина "Три столицы", написанной советским журналистом Михаилом Кольцовым и отражавшей тогда (в 1926 году) официальную советскую точку зрения на это произведение и на саму поездку Шульгина по СССР. Рецензия была озаглавлена "Дворянин на родине".
"Монархическая русская печать за границей преподнесла своим читателям невероятную сенсацию.
Целый ряд статей и очерков В. В. Шульгина о его недавнем нелегальном пребывании в СССР.
Насколько можно верить, а верить по некоторым признакам можно, известный белогвардеец, виднейший монархист, думский депутат, редактор "Киевлянина", и прочая, и прочая, действительно тайком пробрался на Украину, побывал в Киеве и других советских городах.
На воспоминания Шульгина обращал наше внимание Ленин. Книги "Дни" и "1920 год" Владимир Ильич, как передают, прочёл с неослабным вниманием.
В самом деле, захватывающие книги! Лицом к лицу, без всяких посредников и занавесов, видишь настоящего, ярого, "породистого" классового врага. И сам он, тоже без вуалей и занавесов, без увёрток и иносказаний, правдиво и искренно передаёт свои чувства и ощущения. Насколько книги Шульгина больше дают, чем вихлястые, манерные, лицемерные мемуары всяческих меньшевистских обывателей и пассажиров от революции! Насколько они более ценны для истории и психологии классовой борьбы, эти страницы жизни и переживаний побеждённого в бою, изгнанного помещика! [...]
Кроме самого факта безнаказанной поездки в Киев и обратно, Шульгин ничего сногсшибательного в своих описаниях предложить не может. Из всего того, что удалось ему увидеть, слышать и вкушать, — всё на месте, всё в порядке. Автор всюду старается честно это отмечать, хотя и с оговоркой. Часто получается наивно до забавного.
"Я, конечно, набросился на икру. За пять лет я видел её только однажды (в одном посольстве). Я ел прекрасную чёрную живительную икру (паюсную). Цена её — 3 р. фунт. Затем была осетрина, балык, грибки, сёмга и ещё всякое такое — в истинно-русском вкусе. Я был сыт, когда, собственно, начался обед. Это становилось грозным для моего европеизированного желудка!"
"Я даже выпил рюмку водки. По виду это — та же самая, "прозрачная, как слеза", русская водка. Вкус? На мой взгляд — та же дрянь, какая всегда была. Всё, как было, только чуть хуже". [...]
"Тесно, но порядок. Конечно, не тот порядок, который царит в странах "порядочных". Например, скажем, в Германии. Но этот порядок, приближающийся к старо-русскому, времён золотого века, то есть до революции".
Шульгин, конечно, считает себя жившим в золотой для себя век. Он прав... для себя.
Он бродит по Киеву и разглядывает и экзаменует сытость, удобство, спокойствие жизни с точки зрения своего, дворянского золотого века. И. оказывается, по этой части благополучно. "Всё, как было, только чуть похуже".
Ну, что ж, не так это плохо, если общий, городской, обывательский уровень жизни сейчас чуть похуже довоенного даже в глазах такого требовательного, заклято-вражеского, придирчивого зрителя, как Шульгин! [...]
Мы не очень возражаем и против того, что посланец от издыхающего там, за рубежом, русского дворянского класса безнаказанно для себя совершил свой путь на родину и обратно, в изгнание.
Что он увидел? О чём рассказал?
Жизнь на улицах, в трактирах и вокзалах — "чуть похуже, чем раньше". То есть, иными словами, весьма соблазнительная для изголодавшихся эмигрантов.
А жизнь в тех областях, в которые не посмел сунуться Шульгин? [...]
А новые фабрики и заводы?
А рабочий класс у власти? А подымающаяся и растущая деревня? А Красная армия? А кооперация? А молодёжь? А всё то, чего не мог увидеть Шульгин и что видят другие, почётные делегаты из-за границы, представители западного пролетариата?".
(Продолжение следует).
ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ
Journal information