Марк Твен называл Французскую Революцию "навеки памятной и благословенной"
Мне уже много раз приходилось писать об отражении этого дня, 14 июля 1789 года, в истории. Писал, например, о народной расправе в этот июльский день с комендантом Бастилии де Лоне, родством с которым гордился советский диссидент Вадим Делоне — и это было очень символично. О народной расправе с сановником Фулоном, который до этого прославился советом голодающим есть траву — и вот, как кур в ощип, попал в руки восставшего народа. Что с ним было дальше, я подробно рассказывать не буду, замечу лишь, что после смерти его отрезанную голову насадили на пику, а рот её набили травой. Его биографию было бы чрезвычайно полезно и поучительно перечитать всем нашим отечественным разнообразным Макарошкиным и прочим Онищенко, дающим малообеспеченным людям советы по стройности фигуры и полезности лечебного голодания. Возможно, после такого исторического ликбеза они поняли бы, что слово — серебро, а молчание — золото.
Надолго в историю отбросил свой отблеск этот летний день 230 лет тому назад. Но вот что писал о нём вовсе не революционер, а умеренный либерал Марк Твен около столетия назад, когда представление о феодальных порядках ещё было живо в памяти. Он высказался "о Франции и о французах до их навеки памятной и благословенной революции, которая одной кровавой волной смыла тысячелетие подобных мерзостей и взыскала древний долг — полкапли крови за каждую бочку её, выжатую медленными пытками из народа в течение тысячелетия неправды, позора и мук, каких не сыскать и в аду. Нужно помнить и не забывать, что было два "царства террора"; во время одного — убийства совершались в горячке страстей, во время другого — хладнокровно и обдуманно; одно длилось несколько месяцев, другое — тысячу лет; одно стоило жизни десятку тысяч человек, другое — сотне миллионов. Но нас почему-то ужасает первый, наименьший, так сказать минутный террор; а между тем, что такое ужас мгновенной смерти под топором по сравнению с медленным умиранием в течение всей жизни от голода, холода, оскорблений, жестокости и сердечной муки? Что такое мгновенная смерть от молнии по сравнению с медленной смертью на костре? Все жертвы того красного террора, по поводу которых нас так усердно учили проливать слёзы и ужасаться, могли бы поместиться на одном городском кладбище; но вся Франция не могла бы вместить жертв того древнего и подлинного террора, несказанно более горького и страшного; однако никто никогда не учил нас понимать весь ужас его и трепетать от жалости к его жертвам..."
А вот ещё в тему неплохая статья современного автора, Артёма Кирпичёнка, к 230-летию Революции (полный текст — по ссылке внизу):
"Выдающиеся буржуазные революционеры XIX столетия — от Венесуэлы до Ирландии или Индии, — с гордостью апеллировали к именам Дантона и Робеспьера и восхищались «сверхчеловеческим гением» Наполеона. Они не испытывали ни малейших моральных терзаний по поводу гильотины, попранных алтарей, пожаров Вандеи и фанатичных бойцов «больших батальонов», которые заваливали своими трупами австрийцев и англичан. И при первой же возможности старались на практике повторить все это в своих собственных странах.
Тогда это считалось необходимой платой за исторический прогресс, который отождествлялся с новыми буржуазными порядками, установившимся в результате господства капитализма. А Французская республика – с её триколором, с беспощадным к врагам народа судом присяжных, экспроприацией богом данной феодально-церковной собственности и лозунгом: «Свобода, Равенство, Братство!» – стала моделью для многочисленных освободительных движений, ведущих свою родословную от кровожадных мятежников, революционеров и богоборцев Парижа.
Однако, как отмечал британский историк Хобсбаум, к концу XX века утвердившаяся у власти буржуазия всё больше отождествляла себя не с силами революции, а со «старым режимом», превращаясь в новое дворянство своего времени. Правящий класс уже не думал о низвержении старых порядков, а, наоборот, требовал любой ценой сохранить забуксовавшую глобальную рыночную систему – и его штатные пропагандисты явно предпочитали Марию-Антуанетту бунтарям вроде Марата или Сен-Жюста. Их злопыхательские тексты представляют Великую французскую революцию в виде кровавого балагана, где невозмутимые парижские тетушки занимались вязаньем под мерный стук отрубленных палачами голов. Троцкий писал, что большевик 1917 года не узнал бы себя в большевике 1920-х годов – но с ещё большим основанием можно сказать, что либерал XIX столетия никогда не узнал бы себя в либерале XXI века.
События постсоветской эпохи усугубили эту тенденцию. Вслед за отказом от лозунгов строительства коммунистического общества последовал отказ от социалистических идей, а затем под вопросом оказался и сам либерализм – который как ни крути, происходит не только от Джона Локка, но и от героев парижский событий 1789 года. И в результате жертвой ревизионизма явились фундаментальные идеи Просвещения, на основе которых развивалось все человечество – как в Новое, так и в Новейшее время.
Даже гражданское определение нации постепенно уступает сейчас арахической этнократии, черносотенным принципам крови и почвы – как мы видем это на примере дорвавшегося до власти украинского национализма. Нынешний триумф Трампа, Макрона, Путина, Нетаньяху, Эрдогана, Орбана, Болсонару, Зеленского и Порошенко – ещё не конец этого разрушительного процесса. Ведь со временем на смену им придут ещё более реакционные персонажи, в лице «консервативных традиционалистов и современной версии «либералов», которые без проблем стакнутся под общим знаменателем «ленинопада». А их власть будет отбрасывать на будущее тень костров инквизиции и Index Librorum Prohibitorum.
Поэтому неудивительно, что единственными хранителями революционного наследия 1789 года оказались коммунисты и революционные левые, которые видят в штурме Бастилии преддверие Парижской Коммуны 1871 года и штурма Зимнего дворца в октябре 1917-го. Великая французская революция отнюдь не является в их представлении роковой исторической ошибкой. Напротив, это живительный ураган, который до основания разрушил обветшавшее здание сословного мироустройства...
Наше великое прошлое не должно быть вычеркнуто из истории. За его наследие нужно биться, несмотря на тотальное господство сил политической реакции. И тогда придёт время, когда обманутые и эксплуатируемые люди вновь обратятся к идеалам 1789 года – в поисках примера для героических деяний и борьбы за свои человеческие права."
Источник
Добавлю, что Марк Твен, процитированный в начале поста и являвшийся несомненным либералом, был ещё из ТЕХ либералов XIX века, которые не перебежали на сторону мракобесия и реакции, и поэтому он оценивал великую Революцию совершенно правильно. Ну, а современным либералам явно пойдут на пользу "лечебные процедуры имени пастора Нимеллера" – посидеть за решёткой у своих ультраправых друзей, получить от нацистов целительных люлей, постоять под их дулами у стеночки. Те из них, кто после этих отрезвляющих мероприятий останутся живы, возможно, произведут некоторую переоценку ценностей, как это сделал почтенный пастор Нимеллер, поддерживавший Гитлера, а потом оказавшийся в гитлеровской тюрьме (видимо, один из прототипов пастора Шлага из известного фильма). И глядишь, они тоже начнут правильно оценивать и французских революционеров, и даже современных революционных левых... :)
Journal information