Штирлиц. Кадр из колорированной версии фильма
11 августа 1973 года в СССР был впервые начат показ телесериала «Семнадцать мгновений весны». Как ни странно, но я помню этот самый первый показ, хотя мне было до смешного мало лет, я ещё ходил тогда в детский сад. Но трудно было не запомнить, как вечером в определённое время все домашние, как по команде, усаживались вокруг маленького чёрно-белого телевизора, стоявшего в углу комнаты, и внимательно смотрели очередную серию «Мгновений». Цветные телевизоры тогда ещё были в диковинку, они стали обыденным явлением чуть позже. Поэтому и чёрно-белый фильм, каким был сериал изначально, воспринимался нормально. Конечно, я понимал в происходившем на экране крайне мало, только спрашивал у взрослых, видя на экране лица новых персонажей: «А это плохой? А это хороший? А она хорошая?..»
1. Элегантный национал-социализм. Значение сериала в общественном сознании было разносторонним. С одной стороны, сериал героизировал и приближал к зрителю образы борцов с нацизмом (Штирлица, радистки Кэт, профессора Плейшнера, пастора Шлага и других). С другой стороны, сам нацизм был показан в нём достаточно привлекательно. Всё это щёлканье каблуками, зигование, изящная форма от Хьюго Босс, салями из генеральско-эсэсовского рациона и сигареты «Camel», которые курил высокообразованный и обаятельный (в исполнении Олега Табакова) Шелленберг... Это вам не концлагеря с истощёнными заключёнными — живыми скелетами, не изуродованные жертвы бомбёжек, не очереди из раздетых догола матерей с грудными детьми в газовую камеру...
Поэтому одним из косвенных следствий сериала стала первая открытая демонстрация нацистов на Пушкинской площади в день рождения Гитлера, 20 апреля 1982 года, ещё при жизни Л.И. Брежнева. Причём демонстрация для её участников никаких серьёзных последствий (например, арестов) не повлекла.
Могло ли быть иначе, чтобы нацистская эстетика фильма не вызвала никакого эмоционального отклика? Едва ли! Слабость красной идеи к 1970-м годам была слишком очевидна. Эта слабость возникла в тот момент, когда поколение революционных борцов-марксистов истребило само себя в борьбе 1920-1930-х годов и затем, в 1960-е, окончательно сошло с исторической сцены. После чего на ней установился опасный вакуум... который и был на самом деле главным, основополагающим недостатком эпохи «застоя». И в условиях этого идейного вакуума едва ли не любая сильная идея, продемонстрированная социуму — белогвардейская, нацистская, монархическая, религиозная... начинала внезапно набирать очки. Так было и с фильмом «Адъютант его превосходительства» (1970 год). По данным соцопроса, проведённого в мае 1970 года Комитетом по радиовещанию и телевидению СССР среди 180 москвичей, 129 опрошенных сочли самым ярким персонажем фильма советского разведчика Кольцова, что, конечно, нисколько не удивительно. Но уже второе место досталось не кому-нибудь из других чекистов, а безупречному белому генералу Владимиру Зеноновичу Ковалевскому (55 голосов). Третье и четвёртое места получили сын белого полковника Юра Львов и дочь начальника белой же контрразведки Татьяна Щукина (51 и 24 голоса). А на пятом месте оказался «самый обаятельный белогвардеец советского кино» начальник контрразведки полковник Щукин (21 голос), хотя этот персонаж в фильме — однозначно отрицательный, по чьему приказу, например, пытают положительных героев.
Жаль, что не проводился такой же соцопрос для «17 мгновений весны». Но есть все основания полагать, что его результаты оказались бы ещё более шокирующими (хотя первое место по симпатиям, конечно, занял бы Штирлиц-Исаев). На каком месте оказался бы Мюллер-Броневой? Шелленберг-Табаков? да, возможно, и Мартин Борман-Юрий Визбор? Уж конечно, не на последних... Не исключено, что по этой причине никакого соцопроса и не стали проводить.
2. «Я ненавижу громкие слова, пастор». Так говорит Штирлиц-Исаев пастору Шлагу. Но почему он ненавидит «громкие слова», то есть пафос, избегает его? Да потому, что образ Штирлица срисован с советских чекистов 1970-х годов, а не 1920-х, к поколению которых принадлежал бы реальный Исаев, 1900-го года рождения. Говорят, что одним из прототипов Исаева был не кто иной, как Яков Блюмкин, тоже 1900-го года рождения. Вот уж Яков Григорьевич, романтик революции, никогда бы такого не сказал!
А в этой сцене Штирлиц действительно чем-то напоминает Блюмкина :)
Но любой или почти любой писатель творит свои образы из того, что видит вокруг себя. Создатель Штирлица Юлиан Семёнов тоже вдохновлялся образами реальных чекистов-современников, 1960-1970-х годов. А отказ от былого революционного пафоса, замена его иронией — одна из фундаментальных черт этого поколения чекистов. Ирония показывала, что говорящий — человек современный (как это тогда понималось), а не какой-нибудь архаичный допотопный динозавр эпохи Чека и военного коммунизма, типа Нагульнова с его наганом, привыкший вещать исключительно «громкими словами». И это, между прочим, было ещё одним показателем ослабления и кризиса красной идеи в 1970-е годы...
3. Постсоветская цензура фильма. Интересно и показательно, что в постсоветской России этот ставший киноклассикой сериал не постеснялись подвергнуть цензуре. Благо представился предлог: в 2009 году сериал «раскрашивали», превращая из чёрно-белого в цветной. И попутно выстригли из него кое-что, что сильно резало уши современным поборникам «благочестия». Что же это? А вот диалоги агента гестапо Клауса с пастором Шлагом, где Клаус, изображая из себя коммуниста и атеиста, критиковал (причём довольно мягко) германскую католическую церковь. Вырезанные фрагменты обозначены полужирным шрифтом.
Клаус говорит пастору:
— Хм, прекрасно... Вы знаете, пастор, вам бы в Рим, трибуном. Но и здесь я вас ловлю за руку. Значит, обличать в человеке низменное и ужасное возможно?
Пастор отвечает:
— Безусловно. Но не врождённое, а привнесённое.
— Прекрасно. Так вот, до ареста я был журналистом, я вам об этом рассказывал. И вот мои корреспонденции запрещали нацисты и церковь одновременно.
Пастор Шлаг и агент Клаус. Кадр из фильма «Семнадцать мгновений весны»
— Что касается церкви, она, очевидно, была против вас, потому что вы неверно трактовали человека. Слишком жестоко, что ли.
— Нет, я не трактовал человека! Я показывал мир воров и проституток. Так вот, гитлеровцы считали это клеветой на высшую расу, а церковь — на человека.
— Я не боюсь правды...
— Боитесь. Не вы, так ваши коллеги. Я показывал падших, которые стремились попасть в церковь. Но церковь их отталкивала. Потому что паства не хотела принимать в храмах падших. А пастырь никогда не шёл против паствы.
— О, пастырю трудно идти против паствы. Но и идти за паствой тоже ему не следует...
И вот по этому безобидному, в общем-то, диалогу, буржуйская цензура не удержалась, чтобы не пройтись своими ножницами. Конечно, это были отнюдь не единственные правки сериала — весь его перекроили и урезали. Понятна горечь исполнителя главной роли Вячеслава Тихонова, который сказал: «То, что сделали с картиной, — преступление. Это не та картина, в которой я участвовал. Это не та картина, которую снимали оператор Пётр Катаев и художник-постановщик Борис Дуленков, это не та картина, для которой работали Таривердиев и Рождественский. И это ко всем нам не имеет почти никакого отношения».
Но, может быть, щелчки буржуйско-клерикальных ножниц над «17 мгновениями» — это что-то исключительное, небывалое? Вовсе нет. В том же духе порезали советский сериал «Вечный зов» — изменив пассажи, касающиеся веры и церкви. А советский документальный сериал «Великая Отечественная» («Неизвестная война»), наоборот, «дополнили» кадрами отлёта некоего самолёта с иконами и священниками для вознесения молитв... Почему молитвы надо было якобы возносить при помощи авиации — одному богу известно. Вероятно, во время войны для авиации не было иного, более насущного применения, нежели проведение молебнов. Или с самолёта для божьих ушей слышимость лучше?..
Иногда говорят, что с крушением социализма граждане бывшего СССР, мол, «обрели свободу». Свободу слова, печати (хотя с конца 80-х годов эти свободы существовали и в СССР). Действительно, у них появилась «свобода» устанавливать по обочинам дорог биллборды с портретами Николая II и слезливыми надписями «Прости нас, Государь!» — такое в СССР, даже перестроечном, представить себе всё же трудновато. А вот, например, свобода критически высказываться о религии и церкви, которую никто и никогда не ограничивал в СССР — исчезла. Как будто заработало старое царское уложение о наказаниях — которое карало тюрьмой за «богохульство и кощунство». Впрочем, разве оно и впрямь не заработало? И даже советскую киноклассику в угоду этим новым веяниям не постеснялись кромсать ножницами... Но тогда стоило ли останавливаться на полдороге? Следовало поменять и название раскрашенного сериала — вместо «Семнадцать мгновений весны» назвать его «Шестнадцать с половиной мгновений весны» или как-то в этом роде. По крайней мере, это было бы честнее...
В общем, повторю, фильм очень многоплановый. Хотя действие его происходит в 1940-е годы, в нём довольно ярко, как в зеркале, отразилось советское общество 1970-х годов. А потом, благодаря цензуре, ха-ха, и постсоветское ханжеское «благочестие»... :) И есть ещё немало пластов произведения, которые заслуживают отдельного рассмотрения. Но остановимся пока на этом...
Действует параллельный блогу дзен-канал «Исторические хроники»
Journal information